Великий Годден - [36]
Хьюго посмотрел на эту руку, потом в лицо Киту – его зрачки были черными, расширенными, – повернулся и ушел с корта.
Это был один из лучших моментов в моей жизни. И даже спустя пятьдесят лет он так и останется одним из лучших моментов в моей жизни…
26
Мама с Хоуп были на нашей кухне, и, что странно, мама плакала, а Хоуп обнимала ее.
– Все хорошо. Все хорошо, – повторяла она.
Разве не должно было быть наоборот? Я на цыпочках вышла оттуда, прежде чем кто-то из них заметил меня.
Смертельно бледный Алекс стоял у кухонной двери.
– Свадьба отменяется, – сказал он, ожидая, что я воскликну: «О боже! Почему?» Но я этого не сделала.
– Знаю, – только и сказала я, и Алекс уставился на меня:
– Нет, не знаешь. Никто не знал до сих пор.
Я кивнула ему и, уходя, услышала, что он говорит по телефону, очевидно, с папой, застигнутым на пути к почте. Я вернулась на кухню, и на этот раз Хоуп увидела меня и устало сказала:
– Тебе лучше сесть.
Я покорно села, и Хоуп поведала мне, что Мэл подошел к ней и сказал, что не может продолжать все это, и его настроение можно было бы счесть вполне объяснимым, вот только он добавил, что любит другого человека.
Хоуп отбросила волосы с лица, посмотрела на меня и нахмурилась:
– Ты знала?
Я не ответила.
– А Мэтти знает? – Я думала о Мэтти, которая пытается убедить себя, что это все к лучшему, хотя, конечно, на самом деле так не считает. Мэтти и подавляющее число людей расценили бы случившееся как чистой воды предательство. Я сомневалась, что она сейчас много внимания уделяет Хоуп. Но оказалась не права. Мэтти как раз вошла в кухню, сразу же подошла к Хоуп, обняла ее и сказала:
– Да он просто кусок дерьма, Хоуп. И обманул Мэла. Как обманул и меня. – Потом она угрюмо посмотрела на Хоуп и призналась: – Мне даже жалко его, действительно жалко.
И тут, удивительное дело, я расплакалась, потому что поняла наконец: я думала о сестре хуже, чем она того заслуживала. Ее слова были самыми правильными в этой неприятной ситуации, и даже слепой увидел бы, что Хоуп тронута. Мама не стала обнимать Мэтти, но смотрела на нее с гордостью.
Хоуп сказала, что Мэл уехал в Лондон и будет жить у друга. И пока оставил Гомеза здесь.
– Это я попросила его уехать, – объяснила Хоуп, и я удивилась, что она согласилась оставить собаку, как нежеланного ребенка Мэла.
Вечером позвонили Флоренс, и она выслала за мальчиками машину. Машина приехала так быстро, что я подумала, а не держит ли она ее всегда наготове для таких вот экстренных случаев. Позже я узнала, что она передала Хоуп записку, написала, что ей ужасно жаль, но она не сможет присутствовать на свадьбе, и никто не удосужился спросить: «На какой свадьбе?»
И кое-что еще. Никакие слезы и несчастья людей, которых я любила, не значили для меня так много, как вам могло показаться, поскольку, несмотря на все, я продолжала думать о Хьюго – тонком луче света в темноте.
27
Вернувшись в башню, я увидела идущую к морю Хоуп. Обычно я шпионю без зазрения совести, но смотреть, как она плачет, показалось мне неправильным, и я направила трубу в другую сторону.
Я любила Хоуп, любила Мэла и надеялась, он знает, что делает, хотя было совершенно ясно, что не знает.
Когда приехала машина, Хьюго где-то затаился, и мама повела себя как героиня – сказала, что ему необязательно уезжать прямо сейчас, он может остаться с нами и подождать, когда все образуется. Как уезжал Кит, мы не видели.
Тамсин была на конюшне и не сразу услышала новость. Поначалу показалось, до нее не дошел смысл происходящего, и это раз и навсегда убедило меня, что мир без лошадей – всего лишь царство теней для нее.
– Почему он так поступил? – спросила она по прошествии некоторого времени, и никто толком не понял, кто это «он», что, впрочем, было неважно. В любом случае ответа на ее вопрос ни у кого не было.
В последующие дни мы с Хьюго большую часть времени проводили вместе. К нам часто подходил Алекс, непривычно молчаливый, брал Хьюго за руку и отказывался отпускать. Хьюго, казалось, не возражал против этого.
У Хоуп ушло два дня на то, чтобы связаться со всеми людьми из списка гостей, отменить поставки и запереть дом, а потом она уехала, взяв с собой Гомеза. Перед отъездом она поговорила только с мамой и папой, попросила их передать остальным, что ей очень жаль уезжать, не попрощавшись, и что она очень всех любит. Свадебное платье она с собой не взяла. Я спросила маму, что она собирается сделать с ним, и она посмотрела на меня с удивлением. Похоже, у нее не было времени подумать об этом.
Дом вибрировал от всеобщего шока, все ходили на цыпочках, словно кто-то умер. Казалось, мама хуже, чем Хоуп, переносит случившееся; ее постоянно доводили до слез даже какие-нибудь пустяки. Что же касается Мэтти, то она восстала из пепла своей любви, подобно фениксу.
– С ним я чувствовала себя гораздо более несчастной, чем счастливой, – сказала она. – Это была одержимость.
И я поняла, что она имеет в виду.
Мы не говорили об этом из-за Хьюго – не хотели причинять ему боль. Мнение семьи о братьях изменилось, и мы ощущали себя виноватыми в том, что так долго неверно думали о них.
Именно Хьюго первым затронул эту тему на следующий день за ужином.
«Все изменилось тем летом, когда я приехала в гости к своим английским кузенам. Отчасти так получилось из-за войны, война вообще многое изменила, но я почти не помню жизни до войны, так что в этой книге — моей книге — довоенная жизнь не в счет. Почти все изменилось из-за Эдмунда. Вот как это случилось» «Как я теперь живу» — ее дебютный роман, который сразу стал бестселлером, был переведен на несколько языков, удостоен множества премий, по нему сняли фильм. Это антиутопия, в которой смешиваются мир подростка, головокружительная любовь и война — жестокая, не всегда явная, но от этого не менее страшная.
Мозг Джонатана Трефойла, 22-летнего жителя Нью-Йорка, настойчиво твердит ему, что юность закончилась и давно пора взрослеть. Проблема в том, что он не имеет ни малейшего понятия, как это сделать. Тем более, что все составляющие «нормальной взрослой жизни» одна за другой начинают давать трещины: работа, квартира, отношения с девушкой. А тут ещё брат просит присмотреть за двумя его собаками на время его отъезда. В отчаянных попытках начать, наконец, соответствовать ожиданиям окружающих, Джонатан решает броситься в омут с головой – жениться в прямом эфире перед многомиллионной аудиторией.
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Сэм Дюшан, сочинитель шпионских романов, вдохновленный бессмертным шедевром Сервантеса, придумывает своего Дон Кихота – пожилого торговца Кишота, настоящего фаната телевидения, влюбленного в телезвезду. Вместе со своим (воображаемым) сыном Санчо Кишот пускается в полное авантюр странствие по Америке, чтобы доказать, что он достоин благосклонности своей возлюбленной. А его создатель, переживающий экзистенциальный кризис среднего возраста, проходит собственные испытания.
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.
Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.