Великий Годден - [36]

Хьюго посмотрел на эту руку, потом в лицо Киту – его зрачки были черными, расширенными, – повернулся и ушел с корта.

Это был один из лучших моментов в моей жизни. И даже спустя пятьдесят лет он так и останется одним из лучших моментов в моей жизни…

26

Мама с Хоуп были на нашей кухне, и, что странно, мама плакала, а Хоуп обнимала ее.

– Все хорошо. Все хорошо, – повторяла она.

Разве не должно было быть наоборот? Я на цыпочках вышла оттуда, прежде чем кто-то из них заметил меня.

Смертельно бледный Алекс стоял у кухонной двери.

– Свадьба отменяется, – сказал он, ожидая, что я воскликну: «О боже! Почему?» Но я этого не сделала.

– Знаю, – только и сказала я, и Алекс уставился на меня:

– Нет, не знаешь. Никто не знал до сих пор.

Я кивнула ему и, уходя, услышала, что он говорит по телефону, очевидно, с папой, застигнутым на пути к почте. Я вернулась на кухню, и на этот раз Хоуп увидела меня и устало сказала:

– Тебе лучше сесть.

Я покорно села, и Хоуп поведала мне, что Мэл подошел к ней и сказал, что не может продолжать все это, и его настроение можно было бы счесть вполне объяснимым, вот только он добавил, что любит другого человека.

Хоуп отбросила волосы с лица, посмотрела на меня и нахмурилась:

– Ты знала?

Я не ответила.

– А Мэтти знает? – Я думала о Мэтти, которая пытается убедить себя, что это все к лучшему, хотя, конечно, на самом деле так не считает. Мэтти и подавляющее число людей расценили бы случившееся как чистой воды предательство. Я сомневалась, что она сейчас много внимания уделяет Хоуп. Но оказалась не права. Мэтти как раз вошла в кухню, сразу же подошла к Хоуп, обняла ее и сказала:

– Да он просто кусок дерьма, Хоуп. И обманул Мэла. Как обманул и меня. – Потом она угрюмо посмотрела на Хоуп и призналась: – Мне даже жалко его, действительно жалко.

И тут, удивительное дело, я расплакалась, потому что поняла наконец: я думала о сестре хуже, чем она того заслуживала. Ее слова были самыми правильными в этой неприятной ситуации, и даже слепой увидел бы, что Хоуп тронута. Мама не стала обнимать Мэтти, но смотрела на нее с гордостью.

Хоуп сказала, что Мэл уехал в Лондон и будет жить у друга. И пока оставил Гомеза здесь.

– Это я попросила его уехать, – объяснила Хоуп, и я удивилась, что она согласилась оставить собаку, как нежеланного ребенка Мэла.

Вечером позвонили Флоренс, и она выслала за мальчиками машину. Машина приехала так быстро, что я подумала, а не держит ли она ее всегда наготове для таких вот экстренных случаев. Позже я узнала, что она передала Хоуп записку, написала, что ей ужасно жаль, но она не сможет присутствовать на свадьбе, и никто не удосужился спросить: «На какой свадьбе?»

И кое-что еще. Никакие слезы и несчастья людей, которых я любила, не значили для меня так много, как вам могло показаться, поскольку, несмотря на все, я продолжала думать о Хьюго – тонком луче света в темноте.

27

Вернувшись в башню, я увидела идущую к морю Хоуп. Обычно я шпионю без зазрения совести, но смотреть, как она плачет, показалось мне неправильным, и я направила трубу в другую сторону.

Я любила Хоуп, любила Мэла и надеялась, он знает, что делает, хотя было совершенно ясно, что не знает.

Когда приехала машина, Хьюго где-то затаился, и мама повела себя как героиня – сказала, что ему необязательно уезжать прямо сейчас, он может остаться с нами и подождать, когда все образуется. Как уезжал Кит, мы не видели.

Тамсин была на конюшне и не сразу услышала новость. Поначалу показалось, до нее не дошел смысл происходящего, и это раз и навсегда убедило меня, что мир без лошадей – всего лишь царство теней для нее.

– Почему он так поступил? – спросила она по прошествии некоторого времени, и никто толком не понял, кто это «он», что, впрочем, было неважно. В любом случае ответа на ее вопрос ни у кого не было.

В последующие дни мы с Хьюго большую часть времени проводили вместе. К нам часто подходил Алекс, непривычно молчаливый, брал Хьюго за руку и отказывался отпускать. Хьюго, казалось, не возражал против этого.

У Хоуп ушло два дня на то, чтобы связаться со всеми людьми из списка гостей, отменить поставки и запереть дом, а потом она уехала, взяв с собой Гомеза. Перед отъездом она поговорила только с мамой и папой, попросила их передать остальным, что ей очень жаль уезжать, не попрощавшись, и что она очень всех любит. Свадебное платье она с собой не взяла. Я спросила маму, что она собирается сделать с ним, и она посмотрела на меня с удивлением. Похоже, у нее не было времени подумать об этом.

Дом вибрировал от всеобщего шока, все ходили на цыпочках, словно кто-то умер. Казалось, мама хуже, чем Хоуп, переносит случившееся; ее постоянно доводили до слез даже какие-нибудь пустяки. Что же касается Мэтти, то она восстала из пепла своей любви, подобно фениксу.

– С ним я чувствовала себя гораздо более несчастной, чем счастливой, – сказала она. – Это была одержимость.

И я поняла, что она имеет в виду.

Мы не говорили об этом из-за Хьюго – не хотели причинять ему боль. Мнение семьи о братьях изменилось, и мы ощущали себя виноватыми в том, что так долго неверно думали о них.

Именно Хьюго первым затронул эту тему на следующий день за ужином.