Великие шпионы - [73]

Там сидел Виталий Павлов, шеф НКВД в Канаде!

Мне как-то удалось пройти мимо бюро пропусков с независимым видом, притворяясь, что я пытаюсь поправить колпачок авторучки, никак не помещающийся в нагрудном кармане. Похоже, Павлов меня не заметил. Я нажал потайную кнопку под перилами, поднялся по лестнице в шифровальное помещение, отдернул занавес и стал перед прорезью в железной двери.

Охранник отодвинул засов. Это был Рязанов, шифровальщик торгпреда и мой приятель. Я с облегчением обнаружил, что он один.

Мы поговорили о погоде. Рязанов спросил, буду ли я опять работать поздно.

— Нет, — ответил я, — мне только зашифровать пару телеграмм, а потом пойду в кино в полдевятого.

Рязанов одобрительно хмыкнул и вернулся к своей работе.

Я вошел в свою контору и старательно прикрыл дверь. Открыв стол, достал папку с донесениями Заботина, которую оставил там днем. В ней находилась большая часть нужных мне документов. Остальные подшиты в делах. На нужных бумагах я загнул уголки.

Некоторые документы были на больших листах, другие — просто на клочках. Позднее в полиции насчитали 109 единиц хранения.

Я расстегнул рубашку и старательно пристроил бумаги под ней. Затем добавил телеграммы, дожидавшиеся шифровки. Это были донесения от Эммы Бойкин, нашего агента в канадском министерстве иностранных дел.

Вообще-то эти телеграммы не имели особой ценности, но при зрелом размышлении я решил, что они хорошо сочетаются с остальными. Эмме моя рассудительность стоила дорого — трехлетнего срока.

Покончив с шифровкой, я встал и пристально осмотрел рубашку. Мне показалось, что она подозрительно оттопыривается. Однако стояла такая жара, что неаккуратно заправленная рубашка не должна была привлекать внимание.

Я прошел через коридор и отдал зашифрованные тексты Рязанову для отправки в Москву. Запечатанную папку Заботина я тоже сдал, чтобы он поместил ее в сейф.

Я следил, заметил ли Рязанов что-то необычное в моем поведении или внешности. Особенно я боялся, как он посмотрит на мою талию. Но лицо Рязанова ничего не выражало. Я небрежно прошел в туалет и вымыл руки.

Оттуда я крикнул:

— Какого черта тебе сидеть здесь в такую жару? Может, сходишь со мной в кино?

Рязанов проворчал:

— Стоит уйти, как какая-нибудь сволочь сюда заглянет. Опять-таки Павлов сидит внизу. Спасибо, лучше останусь тут.

При упоминании Павлова у меня подогнулись коленки. Я как-то забыл о нем. Но пути назад уже не было. Я снова поправил рубашку и зашагал к двери. Рязанов отпер ее, и я ему пожелал спокойной ночи.

По лестнице я спускался осторожно, чтобы документы под рубашкой не сдвинулись и не выпирали еще больше. Другая опасность состояла в том, что какая-то маленькая бумажонка могла выскользнуть через штанину на пол.

При приближении к проходной я почувствовал, как на лбу выступает пот и к горлу подступает комок. Так не годится, подумал я. Мне ведь нельзя даже полезть в карман за платком — малейшее движение может все испортить.

До входной двери, казалось, предстояло пройти не менее тысячи километров. Я постепенно приближался к проходной. Вот она. Сердце радостно забилось. В будке никого не было. Павлов ушел. Добрый знак. Мне очень повезло. Я расписался в книге, пожелал охраннику спокойной ночи и вышел на темную улицу. Было еще душно, но я жадно глотал свежий воздух.

На трамвае я поехал в центр и поспешил в редакцию газеты «Оттава джорнэл».

Я дрожал как осиновый лист. Почему, не могу сказать, видимо, от нервного напряжения. За углом я остановился, чтобы вытереть лоб и убедиться в отсутствии слежки. Наконец я вошел в здание и спросил лифтера, где можно видеть главного редактора.

— Шестой этаж, — сказал он, захлопнув за мной дверь.

На шестом этаже я подошел к двери с табличкой «Главный редактор», и вдруг что-то остановило меня. Внезапно появилось мрачное предчувствие. Конечно, подумал я, в любой большой газете должен сидеть агент НКВД. Правильно ли я поступаю? Я решил хорошенько подумать и направился обратно к лифту. Дверь отворилась, кто-то вышел, а лифтер крикнул:

— Вниз!

Я зашел в кабину. Она проехала пару этажей и остановилась за новыми пассажирами. Среди них была девушка, которая взглянула на меня и улыбнулась:

— Что вы тут делаете? Что, в посольстве большие новости?

Я перепугался. Лицо знакомое. Где я ее видел? Что мне делать?

Лифт дошел до первого этажа. Как только дверь отворилась, я пробормотал девушке, что очень спешу, и стремглав бросился на улицу. До угла я бежал, потом перешел на быстрый шаг. Я проскочил несколько кварталов, пытаясь собраться с мыслями. Что мне делать? Я вскочил в трамвай и поехал домой. Надо поговорить с Анной.

Анна ответила на мой условный стук. Лицо ее было белее мела.

— Что-то не так? — испуганно прошептала она.

Я тяжело опустился на диван. Анна уселась рядом со мной. Я рассказал ей все, вплоть до того, как меня засекла девушка в лифте.

Анна внимательно слушала. Когда я смолк, она произнесла совершенно безмятежным тоном:

— Ее не бойся, Игорь. Это журналистка, иначе бы ее там не было. Многие журналисты бывают на при-омах в посольстве, видимо, оттуда она тебя и запомнила. У них цепкая память на лица. Но если даже в редакции есть агент НКВД, это не имеет значения. Как он сможет тебе помешать?