Великие шпионы - [72]

15. Шифровальщик, которому не хотели верить

Из книги «Железный занавес»

Я уже упоминал шифровальщика советского посольства в Оттаве Игоря Гузенко в связи с делом атомных шпионов. Он сдался полиции в сентябре 1945 года. В то время его бегство и последующие разоблачения вызвали огромную сенсацию. Они дали толчок к разочарованию на Западе в недавнем союзнике. Ведь Гузенко сбежал потому, что стыдился своей страны. Каждую ночь на его стол ложились телеграммы, в которых Москва требовала вербовать канадских граждан и похищать канадские секреты в то время, как обе страны плечом к плечу сошлись в смертельной схватке с фашизмом. Даже через двадцать с лишним лет после бегства Гузенко его местожительство держится в строгой тайне. Это позволило ему избежать длинной руки мстительной советской разведки.

_____

Тем не по сезону жарким, душным вечером я брел обратно в помещение военного атташе. Но вспотел я отнюдь не из-за погоды. Этот вечер стал поворотным пунктом в моей жизни и в жизни моей семьи — от советского рабства к жизни в свободном мире. Я решился уйти после внезапного приказа полковника Заботина передать расшифровку телеграмм лейтенанту Кулакову, который впредь должен был работать под моим надзором. Тем самым Заботин хотел подготовить квалифицированного шифровальщика после моего отъезда.

Я не герой. Природа не многим позволяет выступать в тоге и на котурнах. Я родился обычным маленьким человеком в России. Никогда не был выдающимся спортсменом. Успехи мои были ограничены учебой. Меня никогда не привлекала жизнь, полная опасностей, к романтическим приключениям я относился с иронией. Но в тог вечер 5 сентября 1945 года на долгом пути с Сомерсет-стрит на Рейндж-роуд я был как никогда близок к тому, чтобы стать героем.

Я отчетливо сознавал, что этот вечер для меня может быть последним на земле. Один неверный шаг мог привести к полному провалу наших планов, и я вполне понимал, что НКВД следит за мной уже довольно долго. Не исключено, что внезапно установленная Заботиным отсрочка — это расставленная западня. Само мое существование приносится в жертву вездесущему и мстительному НКВД.

Был, конечно, куда более легкий и безопасный выход, чем возвращение к рабочему столу за этими документами. Но мне как-то удалось заставить себя следовать тем путем, который мы наметили с Анной. Будь что будет, а я это сделаю.

Я возьму документы сейчас или никогда.

Мы с Анной давно решили, что мне необходимо бежать в рабочий день, хотя лучше всего было бы в субботу вечером — тогда меня не хватятся до утра понедельника. Но газетные редакции в субботу вечером закрыты, а мы решили, что с документами и собственным рассказом я должен обратиться в газеты.

Нам не пришло в голову идти в полицию. Такая идея не может посетить человека, имевшего дело с НКВД. Я был уверен, что здешняя полиция немедленно выдаст нас советскому посольству. В то же время мы были поражены свободой и бесстрашием канадской прессы.

На то, что я выбрал вечер среды, повлияли и другие факторы. Я знал, что Кулаков ночью дежурит в помещении военного атташе, значит, после этого он будет спать до полудня. Это даст мне выигрыш во времени, потому что Кулаков первым доложил бы о моем отсутствии. Поскольку работа шифровальщиков была крайне засекреченной, другие сотрудники, кроме полковника Заботина, вряд ли могли знать, в какое время кто из нас работает. А Заботин, который сегодня приглашен с Роговым на просмотр фильмов в Национальном киноуправлении, скорее всего, не появится до полудня.

Еще более опасным предстоящее мне испытание становилось потому, что я должен был пойти в аппарат военного атташе якобы закончить работу, а потом вернуться в посольство, где меня ждали действительно важные документы. Меня, доверенного шифровальщика, всюду пускали в любое время дня и ночи.

Добравшись, наконец, до Рейндж-роуд, я, как ни странно, взбодрился. Напряжение последних недель предельно обострило мои ощущения, но теперь, когда настало время действовать, сделалось легче на душе.

Войдя в вестибюль, я увидел, что Кулаков уже сидит за столом дежурного. Это хорошо. Если бы он не вышел на дежурство, мои планы провалились бы.

Появился капитан Галкин, официально швейцар, а на самом деле очень опытный разведчик.

— Хочешь, сходим в кино? — спросил он.

Я сделал вид, что заинтересовался:

— А куда?

Галкин назвал близлежащий кинотеатр. Мне пришло в голову, что это блестящая возможность уйти из атташата — мне ведь нужно было лишь заглянуть гуда, чтобы убедиться, что Кулаков сидит именно там.

— Можно, — лениво протянул я. — Все равно в такую жару не поработаешь.

Галкин сказал, что идут еще несколько сотрудников, и мы подождали их на улице.

Мы подошли к кинотеатру, и я изобразил разочарование:

— Вот черт, я же видел этот фильм! Вы, ребята, идите, фильм-то хороший. А я трамваем поеду в центр, поищу что-нибудь другое.

Я направился к трамвайной остановке, но тут же повернул, как только они зашли в кинотеатр. Пока все хорошо. Я свернул на Шарлотт-стрит, не спеша поднялся по ступенькам советского посольства, обменялся кивками с охранником и расписался в книге. Кладя авторучку в карман, я взглянул на бюро пропусков и окаменел от страха.