Великие шпионы - [27]

Получив от иностранных разведслужб в Париже тридцать катушек пленки и новую специальную бумагу для составления тайных донесений, Пеньковский вернулся в Москву 16 октября 1961 года…»

В обвинительном заключении, естественно, не упоминалось то обстоятельство, что «советские граждане», о которых рассказывал Пеньковский, были сотрудниками ГРУ и КГБ. Понятно, что Пеньковский подробно осветил мощную разведывательную и подрывную сеть, действовавшую в советском посольстве в Париже. Выражаясь языком разведки, он «засветил» большой участок этой сети.

В Париже Пеньковский снова действовал с кипучей энергией. Он совмещал множество различных задач и противоположных интересов, работая с истинно фаустовским пылом. (Вот почему советское начальство так долго не подозревало, что он ведет двойную игру.) Можно только полагать, что эта опасная двойная игра доставляла полковнику немало удовольствия. В Париже, как и в Лондоне, он был любознательным туристом. Его в равной степени интересовали картины в Лувре и нехитрые развлечения в ночном клубе «Лидо». Западная жизнь для него сохраняла прелесть новизны, вкус непонятной свободы.

В мемуарах, опубликованных в Лондоне в сентябре 1964 года, Винн вспоминает, что производило впечатление на его спутника. К тому времени они стали близкими друзьями:

«Днем он обычно работал в посольстве или на выставке, иногда присутствовал в посольстве на официальных приемах; по всякий раз, когда он уходил, я ждал его в машипс в условленном месте, а ведь в Париже так легко потеряться. И мы развлекались, как простые туристы, и ему очень правилось там. Но, по его словам, он предпочитал Англию.

Позднее мы ходили в кабаре «Лидо» и «Мулен-Руж» Он впервые видел столь красочные зрелища, столько танцующих девушек; в Москве ничего подобного пет. «Почему нам, русским, нельзя иметь это? — спрашивал он. — Это ведь живое, веселое искусство, причем не такое серьезное, как балет».

Ио Олег Пеньковский вовсе не был русским вариантом разевающего рот провинциала в Париже. Когда у него выдавалась свободная минута, он, как и в Лондоне, просто гулял по улицам, наблюдая за людьми и рассматривал витрины. Разительные отличия между этим свободным обществом и советским образом жизни поражали его даже в мелочах: крайне болезненно относясь к своей внешности и начиная лысеть, он приобрел огромный запас западноевропейских средств для выращивания волос.

Более чем когда-либо он был уверен, что стал на правильный путь. Единственный вопрос мучил его: имеет ли смысл бежать сейчас? Он знал, как сильно рискует, возвращаясь в Москву. А разведчики, с которыми он встречался, по позднейшему свидетельству Винна, определенно хотели, чтобы он остался на Западе. Пеньковский уже выложил столько информации, что они опасались за его безопасность и всячески старались не ухудшить его положения в Москве.

Много дней Олег Пеньковский спорил с самим собой, прогуливаясь по парижским улицам. Дома оставалась семья — беременная жена, мать и дочь. Мог ли он навсегда вычеркнуть их из своей жизни? Да и расстаться с привычным образом жизни, как он его ни ненавидел, было мучительно.

С другой стороны, этот блестящий новый мир на Западе завораживал его. Там были яркие огни, магазины — и девушки, надо добавить. Пеньковский, которого нельзя было упрекнуть в пуританстве, в этой поездке умудрился завести несколько приятных знакомств. Все, что его окружало, звало его остаться.

И он едва не остался. Вылет самолета отложили из-за тумана, и он счел это предзнаменованием. До самого таможенного барьера он колебался, но в последнюю секунду повернулся, распрощался с Винном и снова вошел в тот мир, который духовно давно покинул. Ему есть что делать в Москве. Это он много раз повторял Винну, когда они обсуждали «за» и «против» его возвращения. Пеньковский чувствовал себя воином нового призвания. Об этом он писал в «Записках» вскоре после возвращения в Москву: «Последние год-два я считаю, что должен продолжать работу в Генеральном штабе Вооруженных Сил СССР, чтобы разоблачить все злодейские планы и замыслы нашего общего врага, т. е. я считаю, что в эти смутные времена мое место на передовой. Я должен оставаться там вашими глазами и ушами и имею для этого большие возможности. Дай Бог только, чтобы мои скромные усилия принесли пользу в борьбе за высокие идеалы человечества». Слишком простым казалось остаться в Париже, когда в Москве действовала сила, которую он хотел остановить.

Пеньковский был профессиональным разведчиком, так что особо учить его в этом отношении не следовало. В первых же беседах с англичанами и американцами он всегда старался уяснить точные места и параметры. В Париже той осенью он чрезвычайно старательно отрабатывал малейшие детали методов передачи информации. Он лучше других знал, какая плотная слежка установлена на улицах Москвы, знал, каковы могут быть последствия малейшей небрежности и как советская контрразведка набрасывается на любую встречу, в которой усматривает хоть что-нибудь необычное. Поэтому он передавал информацию на Запад тремя способами: 1) при случайных встречах, которые сами по себе не должны вызывать подозрений, но чрезвычайно точно выполняются участниками; 2) в домах или рабочих кабинетах англичан или американцев, для встречи с которыми имелся официальный повод; 3) безопасным, но весьма окольным путем — через почтовые ящики, неприметные тайники, где можно оставить пакет, который потом заберут. Тем не менее любой контакт тщательно готовился, чтобы пройти без срывов.