Великие русские старцы - [279]

Неоднократно старца приходили арестовывать, но и чекисты были обезоружены и внешним видом, и духовной силой старца Серафима. «Если бы таких старцев было бы больше, то мы все были бы верующими», — произнес однажды начальник команды, которая в очередной раз пришла арестовывать старца Серафима. Но богоборческая власть не отступала от старца Серафима — в январе 1941 года был арестован (уже в четвертый раз) его сын Николай и вскоре был расстрелян.

В годы Великой Отечественной войны батюшка, в подражание подвигу преподобного Серафима Саровского, на огромном камне, лежащем в саду, молился пред иконой преподобного о спасении России. Больному, измученному болезнями старцу, который не мог практически ходить (к камню его подводили) шел тогда семьдесят шестой год… Он молился на камне каждый день — в жару, дождь, мороз, — молился, сколько позволяли силы — час, два, или же несколько часов, — но это стояние продолжалось все военные годы.

После окончания снятия блокады и окончания войны к старцу в Вырицу снова начинает съезжаться множество людей. Особенно многие спрашивали о судьбе родных, о том, как молиться о близких. Прозревая судьбу человека, старец говорил: «Молись, как за живого», или: «Молись об упокоении».

Одной женщине старец ответил: «Да откуда я знаю, на каком паровике он сейчас приедет, вот уже на какой-то садится в Ленинграде. Точно не знаю: на этом или на следующем». Как оказалось, ее сын в это время возвращался в Вырицу.

«В 1944 году после ранения на фронте меня демобилизовали, — вспоминала Антонина Л. — Я слышала от людей, что в Вырице есть священник отец Серафим, прозорливый. К нему идут за благословением, за советом. Был у меня один важный вопрос, поэтому я очень хотела попасть к старцу, но все не могла выкроить время. И вот однажды в воскресенье оказалась около Витебского вокзала и решила узнать расписание поездов на Вырицу. Оказалось, что поезд отходит через пятнадцать минут. Купила билет и поехала. В пути начались сомнения, как же мне ехать два часа в легком платье с короткими рукавами, вдруг пойдет дождь: легкомысленно все это!

Все же решила доехать. Сошла с поезда и неожиданно встретила старую подругу, с которой не виделась четырнадцать лет. Она обрадовалась встрече и сразу захотела повести меня в дом, где снимала дачу. Но я ответила: „Сначала мне нужно зайти еще в один дом, а потом к тебе приду“. Она пообещала приготовить обед и послать дочку встретить меня. Я тогда подумала: „Вот мне Господь посылает и кров и обед“. Когда подошла к дому отца Серафима, там было человек тридцать. Сначала батюшка принимал священников, потом подошла наша очередь. Старец был болен, и матушка Серафима просила писать ему записки с вопросами и просьбами; а она отнесет их. Возвратившись, матушка передала: „Сегодня собрались очень хорошие люди, батюшка за всех будет молиться, поздравляет всех с праздником (воскресеньем)“ — и раздала всем ответы на записки. Дала всем по просфоре, а мне и еще одной женщине дала по две, сказав, что это для больных.

Женщина сразу запричитала: „Да откуда ж он узнал, ведь у меня четверо больных. Двое в квартире, один напротив живет, а один этажом ниже“. Я же подумала, что у меня больных нет, но просфоры и записку приняла и поблагодарила. Ответом тоже была недовольна. Я просила посоветовать, выходить ли замуж за человека, который сделал мне предложение, или нет. В записке было: „Тебе Господь Сам путь покажет". Ну, думаю, и ответ — он же ничего не говорит, где же я этот путь узнаю? Приезжаю домой, а там письмо на имя этого человека. Чужих писем я не читаю, а тут подумала: вдруг что-нибудь спешное, а он, может быть, приедет через неделю. Жил он по месту работы, а прописан был временно у меня, чтобы получать хлебные карточки, и письма шли на мой адрес. Открываю письмо, а там сообщают, что его жена родила сына. Вот так Господь Сам показал путь — выходить замуж за этого человека или нет. На другой день позвонила подруге, а она меня ругает: „Где ты пропала, не звонишь, моя мама лежит в больнице уже две недели и все тебя спрашивает“. Приехала в тот же день в больницу. Мать подруги говорит: „Давно тебя жду, мои-то коммунисты (дочь и сын) — их не допросишься. Пойди в церковь, подай записку и закажи молебен о здравии, у меня послезавтра операция, и не забудь принести просфору“. „А я уже принесла“. — „Откуда же ты узнала?“ — „А мне отец Серафим дал для больных“.

«После войны, — вспоминает Татьяна Н., — мой муж и одиннадцатилетний сын Володя оказались в Риге, а я — в Ленинграде. Случилось так, что неизлечимо заболел муж. Сын учился в четвертом классе в Риге. Я была в тоске и смятении, казалось, что положение безвыходное. Жить в Риге бессмысленно: все близкие в Ленинграде, это наш родной город и довоенное жилье сохранилось. Но муж все не решался вернуться в Ленинград. Тогда мне посоветовали отправиться к старцу Серафиму в Вырицу. Долго ожидала приема, а когда вошла в келью, очень растерялась: над кроватью батюшки висела икона преподобного Серафима Саровского, а на кровати как будто сам живой преподобный Серафим лежит. Батюшка понял мое состояние и с улыбкой спросил, назвав по имени (а я впервые у него, и он не знал меня): „Татьяна, какие у тебя скорби?“ А у меня уже нет никакой скорби, на сердце легко, светло и радостно. Я говорю, что муж в Риге, а я в Ленинграде. „Так приедет муж“, — говорит батюшка. Я продолжаю, что хочу взять и сына.