Великие перемены - [2]

И вот я здесь — без серебряных лянов, которые смог бы продать. Едва ли можно представить себе более неприятное положение вещей, хотя я здесь вне опасности. Я должен пробыть тут некоторое время, пока не прояснится — в чем я совершенно уверен — необоснованность выдвинутых против меня обвинений. Я знаю, что некоторые министры, а среди них и благочестивый Би-чжу, тайно на моей стороне и что они — весьма осторожно — добиваются моей реабилитации. Мне, конечно, особенно жаль, что ты, мой лучший друг, тоже вынужден страдать из-за происков проклятого Ля Ду-цзи. Я надеюсь, что его гнев, направленный против тебя, уже остыл.

Возникает вопрос: каким образом я узнаю, что Священный и Божественный вновь одарил меня своей милостью? К сожалению, ты на сей раз не сможешь прислать мне никакого известия. Не вернуться ли тайно обратно? Пожалуй, я не решусь на это, потому, что боюсь, что не смогу точно рассчитать, где мне следует приземлиться. Возможно, я угожу прямо в лапы палачей или в комнату для омовения Ля Ду-цзи, где он в этот момент забавляется со своей наложницей. Отправиться меньше, чем на тысячу лет назад тоже не получится, машина на это не способна… она может только за короткое время перенести в это будущее. В общем, посмотрим. В случае крайней необходимости я останусь здесь. Это лучше, чем пребывать в родном времени, но с отрубленной головой.

Итак, более чем одну луну назад, я опять оказался у большеносых. Поскольку я на этот раз отправился из совершенно другого места, то и прибыл, конечно, в совершенно иное место, а не на идиллический мост через тот созданный для созерцания канал в городе Минхэне. Приземление на этот раз можно назвать как угодно, но только не созерцательным, и даже я, который знает мир большеносых или полагает, что знает его, был испуган значительно сильнее, чем в первый раз, когда принял незнакомую мне повозку Ma-шин за пыхтящего демона. Все пыхтящие демоны и все повозки Машин — ничто по сравнению с тем безумием, с тем кипящим котлом людей, который я увидел, едва прибыв сюда. Я оказался посередине каменистой улицы. Чуть подальше возвышалась мрачная громада с двумя некрасивыми башнями. Было холодно, шел дождь. Тем не менее, вся местность, насколько видел глаз, была заполнена нетвердо держащимися на ногах большеносыми. Такого беспорядка я у них еще не наблюдал. Они издавали какие-то громкие звуки, которые, вероятно, считались у них музыкой. Все большеносые — мужчины, женщины, дети — еще больше удлинили и увеличили свои носы, насадив на них носы из бумаги. Они приклеили носы, большей частью красные, даже собакам и лошадям. Лупили друг друга бутылками, но замертво падали не всегда. Очевидно, такие мелочи не портили им того настроения, в котором они пребывали. Они стояли вплотную друг к другу и двинуться вперед могли только, с большим трудом проталкиваясь друг меж другом. Треск, шум и грохот не поддавались описанию. Рядом со мной оказались мужчина, похожий на бочку с ушами, который колотил по невероятно большому барабану, и женщина, толстая, как зад кобылицы, и пахнувшая, как отхожее место, которая демонически засмеялась, когда я вынырнул рядом с ней, и заорала мне прямо в лицо нечто похожее на «Кёлинь[2] на-се-да!». Тут внезапно вся толпа начала равномерно раскачиваться взад-вперед.

Крики усилились, если это еще возможно было вообразить. Я обратил внимание на то, что середина каменистой дороги была оцеплена стражниками, что, понятно, удавалось им с трудом. Выкрикивались все новые и новые заклинания, после чего внезапно появились большеносые такого огромного роста, что казалось, их головы достают до облаков. Но это были куклы, сделанные из бумаги, очевидно, местные божества, гигантского размера, частично неприкрытые одеждой. И облеченные в форму люди на лошадях, вероятно, военные (или священнослужители?), и пестро разряженные девицы, танцевавшие на улице — все приблизились к тому месту, где я стоял. Некоторые священнослужители, по-видимому, высокого ранга, бросали в народ золотые монеты — так я подумал сначала; я поймал один «золотой», это оказалась всего лишь сладость весьма посредственного вкуса. Потом на всех обрушился ливень маленьких пестрых кружочков из бумаги — непрекращающийся дождь, на который толпа не обращала внимания. Все происходило, хотя и шумно, но, судя по всему, совершенно серьезно.

Пятнадцать лет прошло, подумал я, стараясь проскользнуть между ногами гигантских большеносых, чтобы найти тихое местечко, пятнадцать лет прошло с тех пор, как я попробовал понять мир большеносых, уже тогда они мне иной раз казались сумасшедшими. Похоже, что за последнее время они полностью спятили.

Вскоре мне удалось спастись бегством в боковом переулке. Шатающихся людей там было меньше, но кричали они еще громче: «Кёлинь на-се-да!», а один из них подбежал, смеясь, ко мне и попытался схватить за косу. По правде говоря, я был поражен, что мои одежды на сей раз никого не удивляли. Я объяснил это тем — и совершенно неверно — что они, в том состоянии, в котором пребывали, были вообще не способны чему-либо удивляться. Кроме того, на них самих были такие одежды, что это не поддавалось никакому описанию.