Великая судьба - [34]

— Остолопы! — орал он. — Вы нарочно оставили лежать на дне реки дорогую вещь, чтобы потом самим поживиться. А может, нашли да припрятали, а? А ну-ка, откройте рты! Вы, разбойники, ведь на все способны!

Но проверка ничего не дала. Тогда бээс приказал выпороть пятерых ныряльщиков и, не дав пм ни медяка за труды, отправился дальше.

* * *

Летом тысяча девятьсот одиннадцатого года Максаржав поставил юрту на летнике в степи, носившей название Средняя Хайланта, к северу от горы Ундур-ула. Стояло погожее лето, травы поднялись высокие, сочные. Скоту было вдоволь корму. Степь благоухала разнотравьем, Селенга спокойно несла свои прозрачные воды. Казалось, не только все живое, но даже ивы на берегу реки радовались прекрасному лету. Мир и спокойствие царили вокруг.

Как-то Максаржав вместе с соседями отправился в лес за дровами и привез с Цурайского перевала воз отличных бревен. Потом он поехал в хошунное управление. Там его нагрузили работой — пришлось переписывать столько бумаг, что даже пальцы сводило от боли.

Однажды к их аилу прискакал на взмыленном коне всадник. Он ловко спрыгнул на землю и вошел в юрту. Поздоровался, спросил хозяина и вручил Максаржаву срочную бумагу из аймака. Потом незнакомец поспешно сменил коня и ускакал. Бумага, которую посланец вручил Максаржаву, была подписана чин-ваном Ханддоржем. Максаржаву предписывалось через месяц явиться для прохождения службы в Кобдо. Прочтя повестку, Максаржав долго сидел молча. Встревоженная жена поспешила выпроводить ребятишек на улицу, но мужа ни о чем расспрашивать не стала, ждала, пока сам все расскажет.

— Меня посылают на западную границу, — сказал он наконец.

— О боже! Как же это?

— Приказ есть приказ, ничего не поделаешь. Через месяц велено явиться.

— Что ж теперь будет-то? — в отчаянии прошептала Цэвэгмид.

— Что будет? Да то и будет — поеду, коли велят. Разве я посмею уклоняться от выполнения такого важного распоряжения!

— А когда вернешься?

— Тому, кто идет на военную службу, таких вопросов не задают. Так же, как и охотнику перед охотой.

— Придется мне, видно, тебе и зимнюю одежду готовить. А до этого ты ничего не знал?

— Помнится, учитель говорил об этом как-то, но не очень определенно.

— Матери-то сообщишь?

— Скажу, но не сразу. Вот приготовим все, а потом и скажем, только как-нибудь поосторожней. Да, трудно вам придется без меня.

— Ничего, как-нибудь перебьемся. Вот тебе-то здорово достанется, такой долгий путь! Сколько же уртонов[Уртон — расстояние между станциями, где меняли лошадей (примерно 30–40 км).] будет до Кобдо?

— Да уртонов пятьдесят, не меньше.

— Ой, как далеко! Матери ничего пока не говори, а учителю сообщить надо.

— Конечно, — проговорил Максаржав и замолчал. Цэвэгмид тоже сидела молча. На краешек тоно сел воробей. Цэвэгмид заметила птичку и подняла голову.

— Пусть сбудется то, о чем щебечет эта пичужка.

— А знаешь, что она говорит? «Стыдно, стыдно!» Это она тебе говорит, потому что ты плачешь, — пошутил Максаржав.

— Неправда, я не плачу. И вовсе не эти слова щебечет птица. Она тебе поет: «Отправляйся-ка ты на службу, незачем тебе сидеть около вздорной бабы».

— Ах, так ты рада, что я уезжаю?

— Да нет, не рада. Но разве способна женщина удержать мужа, если его призывают на государственную службу? Тяжело мне с тобой расставаться, и дети будут скучать без тебя, но мы потерпим, Ма-ху, дорогой. Может, родные помогут, не оставят нас одних. Только вот никак не соображу, что же тебе дать в дорогу. Спрошу-ка я у матери.

— Конечно, поначалу тяжело вам будет, но потом привыкнете. Смотри не балуй детей без меня.

Перед отъездом Максаржав решил навестить учителя и посоветоваться с ним.

— Трудное это дело — поддерживать нормальные отношения между монголами и китайцами, — сказал Максаржав Га-гуну. — Читал я маньчжурские законы. Очень хитро они составлены. Вот взять, к примеру, закон об уртонной повинности. Он гласит: «На китайских уртонах необходимо держать по тридцать коней, на каждого из которых от казны выделяется по шесть шэнов бобов и по два зоча[Шэн и зоч — китайские меры емкости для измерения сыпучих тел.] соли. Уртонщикам выплачивается по одному лану серебра на двоих». И тут же написано: «Низших служащих и смотрителей монгольских уртонов направлять на эту работу без оплаты в порядке повинности». Как же это все понимать? Для китайцев одно, а для монголов другое?

— Запомни, сын мой: если вы, молодые, не добьетесь возрождения нашего государства, то больше некому это сделать. Старики говорят: «С соседом надо жить в согласии». У маньчжурского императора не хватает силенок, чтобы проглотить Монголию. А знаешь почему? Потому что монголы издавна боролись за свою землю. Сумеет ли ваше поколение освободить страну от китайского ига? Ведь людей у нас, в Монголии, неизмеримо меньше, чем в Китае. Тут и сравнивать-то нечего — это все равно что в мешок с рисом всыпать чашку ячменя. Перемешается ячмень, да так, что и зернышка ячменного в мешке не отыщешь. На нашу землю зарятся не только маньчжуро-китайцы — и Страна Восходящего Солнца, и великий белый хан, и Америка, и Германия не прочь расхватать Монголию по кусочкам. И так уже наши женщины, выйдя замуж за китайцев, становятся совсем китаянками, а об их детях и говорить нечего. Боюсь, как бы всем нам не пришлось надеть ватные штаны да заняться землепашеством, подобно китайцам. Скоро, пожалуй, исчезнут и язык монгольский, и сами монголы. Растворимся мы в чужом государстве, и нашей нации придет конец.