В этой книге я попыталась, основываясь на исторических документах, отразить некоторые эпизоды жизни и деятельности Хатан-Батора Максаржава, мужественного патриота, одного из видных государственных деятелей Монголии начала XX века.
Образ Максаржава — легендарного полководца, друга и соратника Сухэ-Батора, человека, чье имя было известно всей стране, — давно привлекал меня. Он прошел трудный и сложный путь от командира небольшого отряда до военного министра Народной Монголии. Удостоенный еще в дореволюционной Монголии за свои ратные подвиги высших воинских званий, талантливый полководец не мыслил себе жизни без борьбы за счастье народа. Потому-то и принял Максаржав всем сердцем Народную революцию. Отказавшись от всех высоких званий, которых удостоило его феодальное правительство, он становится одним из организаторов монгольской Народной армии, а впоследствии — военным министром Монгольской Народной Республики, первым человеком, которого родина удостоила высшей награды — звания Героя.
Историко-революционная тема неиссякаема. Ее значение для воспитания молодежи в духе патриотизма и боевых традиций трудно переоценить.
Несомненно, что жизнь и деятельность Хатан-Батора Максаржава должна занять достойное место в нашей литературе. Но как описать эту жизнь? Образ Хатан-Батора не умещается в одной книге, и потому в романе отражен не весь путь Максаржава, а лишь насыщенный самыми значительными событиями период, определивший его судьбу.
Большой честью и огромной радостью для меня является издание моего романа в Советском Союзе, я высоко ценю мнение советских читателей.
С. Удвал
Ранним утром, едва взошло солнце, от группы юрт, расположенных в Цаган-Бургасе, что раскинулся на склоне горы Намнан-Ула, неторопливо отъехали два всадника, ведя в поводу подменных лошадей с поклажей.
— Войлок растягивается, малец взрослеет. Теперь, Ма-ху[Ма-ху — сокращенный вариант имени Максаржав. — Здесь и далее примечания переводчиков.] пришло время тебе взяться за ученье. А это значит не просто читать книги, а изучать их, набираться мудрости!
Так говорил старый Сандакдорж, обращаясь к сыну. Говорил он медленно, неторопливо. И сына не называл, как другие: «сынок», а обращался к нему по имени — Максаржав! Голос старика звучал сурово, он старался не показать своего волнения — ведь сын впервые покидает родной очаг!
Круглолицый мальчик с живыми глазами, с горбинкой на носу — старший сын Сандакдоржа — беспокойно ерзал в седле, внимая наставлениям отца, и с нетерпением ждал, когда они кончатся. Прислушиваясь к голосу отца, он опустил голову и уставился на луку седла. А тот все говорил и говорил, то понижая, то возвышая голос. Они ехали по долине, где, словно зеленые заплаты на одежде, виднелись редкие полоски распаханной и засеянной земли. Сандакдорж поднял глаза к небу и, увидев клин пролетающих мимо журавлей, сказал:
— Дождь, видно, собирается, журавли низко летят.
Сын поднял голову, посмотрел на отца и устремил взгляд на вершину дальней горы. Он сидел в седле прямо, как взрослый, — подняв голову и выпятив грудь.
У Сандакдоржа кожа была опалена солнцем, но если присмотреться, то в глубине морщин можно заметить светлые полоски, свидетельствующие о том, что от рождения он вовсе не был смуглым. Хантаз [Хантаз — жилет-безрукавка, который надевается поверх дэли, теплого стеганого халата на вате.] был, пожалуй, ему немного великоват, и широкие полы закрывали седло. Сандакдорж имел титул гуна [Гун — феодальный титул в старой Монголии, третья степень княжеского достоинства.], но достатка был весьма скромного. Он не обладал ни изворотливостью, ни хитростью и потому богатства большого не нажил. Что есть, и на том спасибо. А на нет и суда нет. Имея титул гуна, он должен был служить в армии и отслужил немало лет. В округе все считали его человеком справедливым и прямодушным. Сегодня, соблюдая древний обычай, Сандакдорж надел в дорогу новый дэли и гутулы [Гутулы — национальная обувь, сапоги с острыми загнутыми носками.], повесил на пояс нож в чехле, кресало и другие необходимые в пути вещи, не один год служившие ему верой и правдой. Отго и жинс[Отго — султан из павлиньих перьев; жинс — цветной шарик; эти знаки отличия в феодальной Монголии носили на шапке высшие чиновники.] он решил не надевать.
— Слышь-ка, не вздумай сбежать домой. Ведь ты не к чужим едешь! И чтоб хлопот добрым людям не причинять, понял?
— Ага.
«Парень, видно, растет крепкий, не неженка и не нытик, — думал старик. — Надеюсь, не подведет меня, достойным человеком станет. Нам-то отцы и деды хорошую закваску дали. А от добрых предков плохого потомства не бывает...» Могучий длинногривый жеребец, на котором сидел Сандакдорж, потряхивал головой, словно выражая согласие с мыслями своего хозяина.
Когда мальчику сказали, что его отправят в ученье к досточтимому Га[Га — сокращенный вариант имени Ганжуржав.], он очень обрадовался. Но вот подошло время уезжать, и радость его померкла.
— Ты что, боишься оторваться от материнской юбки? — спросил Сандакдорж. И мальчику вспомнилась мать, он словно вновь увидел, как она провожает их, как брызгает молоком вслед, благословляя сына в путь. Но он промолчал.
