Великая надежда - [2]

От тишины делалось больно. Ночь была — черное по черному. Теплая, плотная, суконная, как траурное платье. Надейтесь, люди, надейтесь! Вплетайте в нее светлые ниточки! Пускай с другой стороны будет новый узор.

Консул прибавил шагу. Он посмотрел прямо перед собой и зевнул, но не успел отнять руки ото рта, как растянулся во весь рост. Он споткнулся о какое-то препятствие.

Консул вскочил. Он не сразу нашарил выключатель. Когда он включил свет, Эллен еще спала. Рот у нее был приоткрыт. Она лежала на спине, руки сжаты в кулаки. Волосы у нее были подстрижены, как грива у пони, а на канте шапочки золотыми буковками было написано: Учебное судно «Нельсон». Она лежала между мысом Доброй Надежды и Статуей Свободы, и убрать ее отсюда не было никакой возможности. Остального ему было не рассмотреть, отчасти мешала шишка над левым глазом. Консул хотел было громко сказать нечто нелюбезное, но зажал себе рот ладонью. Он поднял шляпу с пола, отряхнулся. И потихоньку подошел к Эллен. Она дышала глубоко и часто, словно с каждым вдохом упускала что-то гораздо более важное.

Консул на цыпочках прокрался вокруг карты. Нагнулся, бережно поднял девочку с жесткой Земли и положил на шелк банкетки. Она вздохнула, не открывая глаз, и зарылась головой в свое светло-серое пальтишко — круглой, твердой головой. У консула затекли ноги; он поднял Эллен, снова отпер все двери и осторожно понес ее к себе в кабинет.

Часы пробили один раз — к этому времени нечего было бы добавить ни одним часам в мире. Время, когда или уже слишком поздно, или еще слишком рано, время после полуночи. Лаяла собака. Август. На открытой площадке, устроенной прямо на крыше, еще танцевали. Где-то кричала ночная птица.

Консул терпеливо ждал. Он уложил Эллен в кресло. Сам уселся напротив, сигара зажата в пальцах, ноги вытянуты во всю длину. Он был твердо намерен проявить терпение. За всю жизнь у него еще не было такого беспечного посетителя.

Голова Эллен лежала на спинке кресла. В лице — безграничное доверие. Это доверие высвечивал яркий свет торшера. Консул курил сигару за сигарой. Он принес из шкафа большую плитку шоколада и выложил перед Эллен на курительный столик; кроме того, он приготовил красный карандаш. Да, еще он нашел гору разноцветных проспектов. Но все это было бессильно разбудить Эллен. Один-единственный раз она повернула голову в другую сторону — консул возбужденно выпрямился, но она уже опять заснула.

Пробило два часа. Фонтан все еще шумел. Консул чувствовал себя смертельно усталым. Портрет покойного президента удивленно улыбался ему. Консул попытался выдержать президентский взгляд. Но это было ему уже не по силам.

Когда Эллен проснулась, она сразу хватилась карты. Плитка шоколада и спящий консул никак не могли утешить ее в потере, об этом и речи быть не могло. Она наморщила лоб и подтянула к себе колени. Потом слезла с кресла и стала тормошить консула за плечи.

— Куда вы дели карту?

— Карту? — сконфуженно переспросил консул, поправил галстук и стал протирать глаза. — Ты кто такая?

— Где карта? — повторила Эллен с угрозой в голосе.

— Не знаю, — сердито сказал консул. — Ты что, думаешь, я ее спрятал?

— Может, и спрятал, — прошептана Эллен.

— Как ты могла подумать? — сказал консул, потягиваясь. — Кому придет в голову прятать целый земной шар?

— Плохо же вы знаете взрослых, — снисходительно возразила Эллен. — Вы консул?

— Да.

— Тогда… — сказала Эллен, — тогда… — У нее задрожали губы.

— Что тогда?

— Тогда это вы спрятали карту.

— Что еще за глупости? — сердито осведомился консул.

— Но вы еще можете все исправить. — Эллен порылась в своем портфеле. — У меня с собой папка для рисования и ручка. А то вдруг ваш стол уже заперт.

— Для чего мне все это?

— Для визы, — робко улыбнулась Эллен. — Пожалуйста, напишите мне визу! Бабушка сказала, это зависит от вас, стоит вам только расписаться. А бабушка у меня умная, можете мне поверить!

— Да, верю, — ответил он.

— Слава Богу! — улыбнулась Эллен. — Но тогда почему вы отказались дать мне визу? Мама не может уплыть без меня, одна. Кому она будет причесывать волосы и стирать носки? Кому она будет вечером рассказывать сказку, если она будет одна? Кому она будет чистить яблоко, если я с ней не поеду? И кто у нее схлопочет затрещину, когда у нее лопнет терпение? Я не могу отпустить маму одну, господин консул. А маму высылают.

— Все не так просто, — объяснил консул, чтобы выиграть время.

— И все потому, — сказала Эллен, — что никто за меня не отвечает. Те, кто отвечает за маму, те не отвечают за меня. Это вопрос денег, говорит бабушка, смешно, говорит бабушка, воробьем больше или воробьем меньше, говорит бабушка, ну, уедет ребенок, даст тягу, и во всем виноват консул!

— Так говорит бабушка?

— Да. Никто не дает за меня никаких гарантий. На каждый холодильник бывает гарантия, только на меня — ничего. Бабушка говорит: все правильно, никто не может за меня отвечать, но за кого вообще можно отвечать, говорит бабушка, пока он не умер? У акулы и у ветра тоже нет никого, кто за них отвечает, но зато ни ветру, ни акуле не нужна виза!

— А теперь давай поговорим как разумные люди, — нетерпеливо предложил консул.