Великая Испанская империя - [126]

. Сили относился к тем историкам, которые считали, что Британская империя, похоже, «завоевала и заселила половину мира в припадке безумия»^{‹‹786››}.

Как бы ни воспринимать отношение Сили к Британской империи, его суждения об Испании безусловно ошибочны. Он пишет лишь о «жестокости и алчности [испанской] империи». Он ни словом не упоминает о Лас Касасе или Мотолинии, не говоря уже о благородном рвении францисканцев шестнадцатого столетия. По-видимому, он никогда не слышал о фра Саагуне. Тот факт, что испанцы пытались найти философское оправдание своим завоеваниям, проходит мимо него. В данном случае Сили выступает как узколобый, зашоренный идеолог.

Но налицо несомненное сходство двух систем управления. Этот вопрос осветил в своей замечательной книге сэр Джон Эллиот, сопоставляя испанскую и Британскую империи. Например, в девятнадцатом веке женам политических чиновников в британском протекторате Судан не разрешалось прибывать в эту страну, пока их мужья не пробудут в должности не менее пяти лет, и такое же правило существовало в Новой Испании^{‹‹787››}. В том же Судане голубые рубашки запрещалось носить всем, кто отработал на службе меньше двух лет, а белые рубашки считались более официальными^{‹‹788››}. Судьи Перу, запрещавшие шелка, поняли бы британцев.

В нашем эпилоге следует вспомнить великие достижения конкистадоров. Кто лучше сэра Уолтер Рэли напомнит нам о

достоинстве и терпеливости испанцев. Редко или вообще никогда возможно встретить какой-либо народ, испытавший столько несчастий и страданий, как испанцы, обретшие оные благодаря своим индийским открытиям. Однако они продолжали затеянное предприятие с непоколебимым упорством и присоединили к своим владениям множество изобильных областей, словно желая навеки похоронить под сими приобретениями память обо всех пережитых тяготах и хлопотах. Бури, кораблекрушения, голод, восстания, мятежи, жара и холод, чума и прочие болезни всяческих разновидностей, старых и новых, а также крайняя нищета и отсутствие самых необходимых вещей — таковы были враги, с каковыми они сталкивались при каждом своем великолепном и заслуживающем восхищения открытии^{‹‹789››}.

Политические суждения Рэли были поверхностными, но в приведенном отрывке он проявил мудрость и справедливость оценки.

Великий американский историк Гранады Вашингтон Ирвинг писал во многом о том же самом:

Несравненные деяния и приключения этих людей, достойные соперничать с теми подвигами, о которых повествуют рыцарские романы, обладают дополнительным интересом правдоподобия. Они побуждают нас восхищаться отвагой и героизмом, неотъемлемыми чертами испанского характера, что возвысили этот народ до небывалых могущества и славы и что по-прежнему неискоренимы в сердцах великого множества этих галантных людей, если смотреть на них непредвзято…^{‹‹790››}

Упоминание рыцарских романов совершенно справедливо. Как мы видели, конкистадоры вдохновлялись такими произведениями, как «Амадис Галльский» и «Сергас де Эспландиан»^{‹‹791››}. Тот факт, что Берналь Диас дель Кастильо сравнивал свое видение Мешико / Теночтитлана со сценой из «Амадиса», интересен сам по себе. Берналь Диас был уроженцем известного торгового города Медина-дель-Кампо, где его отец, подобно автору «Амадиса» Монтальво, служил советником, так что завоевание Новой Испании должно было показаться ему ослепительной иллюстрацией из книги, вышедшей на огромный новый рынок.

Испанские авантюристы и поселенцы в Новом Свете были очарованы в те времена разнообразными фантазиями, порой чарующими, а порой и грозными. Мы упоминали достаточно часто об амазонках, которые будто бы обитали где-то поблизости от Новой Испании. Кортес минимум дважды вспоминал о них — в своем четвертом письме императору Карлу и в наставлениях двоюродному брату Франсиско^{‹‹792››}. Насколько этот «край женщин» манил к себе конкистадоров? Мартин де Салинас, испанский чиновник, которому поручалось рассказывать брату императора Фердинанду в Вене о происходящем в Испании, однажды написал любопытное письмо:

Я едва ли могу преувеличить то внимание и доверие, какое уделили тому факту, что семьдесят крупных кораблей вошли в гавани Сантандера и Ларедо, доставив десять тысяч амазонок, что возжелали сойтись с испанцами, ибо мы прославились по свету своею доблестью и жизнелюбием. Условие было таково, что всякая амазонка, какая понесет, платит пятнадцать дукатов мужчине, к тому причастному, и остается в Испании рожать. Если родится мальчик, амазонка передает его нам, а если девочка, то увозит с собою.

Это сообщение привело к падению цен на услуги местных «дам удовольствия» вследствие «столь обильного и жестокого соперничества и еще потому, что мужчинам сулили такое высокое вознаграждение за их усилия. Будьте уверены, что сия новость считается настолько подтвержденной, что ни слова не было произнесено в ее опровержение»^{‹‹793››}. Салинас далее довольно благоразумно рассуждал об общей легковерности людей шестнадцатого столетия. Если кто-то не видит чего-то собственными глазами, значит, это неоспоримый факт; конкистадоры и многие другие люди исправно принимали свои фантазии за явь.