Великая церковь в пленении - [123]

Когда братья Лихуды прибыли в Москву, пик кризиса уже миновал, потому что Симеон к тому времени умер. Его друг и ученик, Сильвестр Медведев, который поддерживал его точку зрения, был менее способным и менее образованным. Он не мог мериться силами с братьями Лихудами, которые сами получили превосходное западное образование в Падуе и Венеции, знали латинский и итальянский языки и все современные течения в науке и философии. Царь перестал благоволить к Медведеву и понял, насколько общественное мнение было против украинских догматов. На соборе в Москве в 1690 г., как раз перед смертью патриарха Иоакима, учение Симеона Полоцкого было осуждено. Догмат об эпиклезе был восстановлен; была также осмотрительно принята обтекаемая формулировка пресуществления. Различные богословские учебники, изданные в Киеве, были изъяты. Вместо них братьями Лихудами были составлены новые учебники. Они переиздали «Исповедание» Могилы, так что издание 1696 г. содержало ряд поправок насчет лиц Св. Троицы и догмата о пресуществлении. Несмотря на свое западное образование, братья Лихуды были представителями старой апофатической традиции. Вероятно, даже «Исповедание» Досифея казалось им слишком катафатическим. Они являются представителями обратного движения от точности, характерной для XVII в. В XIX в., когда были подготовлены новые катехизисы как в России, так и в Греции, терминология по вопросу о Евхаристии, свободной воле и оправданию верой была умышленно обтекаемой, подчеркивая тайну Божию.[564]

XVIII в. во всем мире не был временем расцвета богословия. В России светская власть над Церковью, установленная Петром Великим и основанная скорее по лютеранскому, нежели по византийскому образцу, не благоприятствовала развитию богословия. Императорский двор все больше и больше начал проникаться западной светской культурой. Из трех выдающихся женщин, которые определяли судьбы России в этом столетии, две, Екатерина I и Екатерина II, были по рождению протестантки, и их обращение в православие произошло скорее по политическим, чем по духовным мотивам, в то время как третья, Елизавета Петровна, была скорее суеверна, чем благочестива и не имела склонности к богословию. Екатерина II умышленно назначала на высшие церковные должности вольнодумцев и рассматривала монастыри как единицы, враждебные государству. Русские святые, такие как Тихон, епископ Воронежский, которым так восхищался Достоевский, или монах–мистик Паисий Величковский, не пользовались поддержкой или одобрением со стороны правительства.[565]

Среди греков, благодаря влиянию фанариотской знати, светское образование стало обычным явлением, в ущерб духовному просвещению. Один из немногих, кто сочетал оба типа образованности, был Никодим Святогорец, труд которого «Пидалион», изданный в 1800 г. в Лейпциге, до сих пор является главным авторитетом по греческому каноническому праву. Кроме того, Никодим был мистиком в старой традиции, хотя рекомендации его мистических упражнений основаны больше на Лойоле и западных мистиках, чем на исихастах. Как духовная фигура он, однако, стоит особняком.[566] Более не возникало интереса к спорам с иноверными богословами. Православные имели защитницей своей веры Россию, хотя Россия не всегда была столь готова помогать или столь незаинтересованной, как они на это надеялись. Единственная постоянная опасность оставалась со стороны Римской церкви. Иезуиты в некоторой степени потеряли свое влияние; на Западе против них выступали многие протестанты. Но на Востоке они были по–прежнему активны, равно как доминиканцы и францисканцы; а католические державы, как бы критически они ни относились к ним у себя дома, были готовы использовать их в политических целях в пределах Османской империи.

Спор по вопросу о том, кому быть хранителем св. мест Палестины продолжался непрерывно. Францисканцы претендовали на то, чтобы быть особыми хранителями св. мест; за спиной их притязаний стояли католические державы. Султан, хотя из соображений административного удобства предпочитал оставить их во власти православных, часто из дипломатических побуждений был готов обещать концессии францисканцам. Кроме того, ему нужно было считаться со своими подданными — коптами, яковитами и арабами. В конце XVII в. влияние выдающихся фанариотов на Высокую Порту обеспечивало грекам самое благоприятное положение на св. местах. Но соперничество латинян не могло быть устранено. Позднее оно явилось одной из причин Крымской войны. [567] В то же время латинская пропаганда никогда не прекращалась в Константинополе и даже проникала в патриарший двор. Патриарх Афанасий V, выдающийся музыковед, который правил с 1709 по 1711 гг., был под сильным подозрением в симпатиях к Риму; такие же подозрения существовали в отношении одного или двух его преемников. В конце концов соперничество между Церквами положило начало единственному большому богословскому спору внутри православия в XVIII в.

Всегда существовали разногласия по вопросу о правильном чине принятия в Церковь приходящих из Римской или других Церквей. Этот вопрос часто вставал в связи с многочисленными греками, родившимися на венецианской территории, например, на Ионийских островах, которые, поселяясь в Османской империи и заключая браки с православными, желали вернуться в Церковь своих прадедов. Собор 1484 г., первый, проведенный в Константинополе после падения города, рассматривал этот вопрос. Он разработал чин, при котором человек отрекался от своих догматических заблуждений и бывал снова принят, но его не перекрещивали. С течением времени возникли сомнения, было ли это достаточно; действительно ли еретическое крещение? Эти сомнения возникали не только из нелюбви к латинянам, хотя и этот мотив наверняка присутствовал, но из искреннего подозрения, что латинский обряд крещения был канонически неправилен. Православные, следуя практике ранних христиан, крестили погружением. Церковь допускала, чтобы в случае опасности каждый крещеный христианин, независимо от своего пола, мог совершать действительное крещение, если только призывалась Св. Троица; но обряд должен был заключать в себе погружегние в той степени, в которой это было физически осуществимо. Латиняне крестили окроплением. Многие православные считали это неканоническим. Они требовали, чтобы приходящий был перекрещен не потому, что он был крещен еретиком, но потому что, по их мнению, он на самом деле вообще не был крещен. Общественное мнение среди православных, особенно в монашеских кругах, некоторое время склонялось к такой точке зрения. В «Исповеданиях» XVII в. практика крещения вообще не упоминалась; но к началу XVIII в. произошел поворот к требованию перекрещивания. Возможно, что инициатива исходила от русских, всегда более ригористичных, чем все остальные православные. В 1718 г. Петр Великий отправил Константинопольскому патриарху Иеремии III вопрос, следует ли перекрещивать обращенных, и получил ответ, что в этом нет необходимости. Но утверждая так, Иеремия не говорил от лица всей Церкви. За ним стояли аристократы–фанариоты и интеллектуалы, которые гордились своей западной культурой и свободой от фанатизма, а также высшая иерархия, многие из которой были обязаны своим положением влиянию фанариотов и происходили из Ионийских островов, где православные были в хороших отношениях с католиками, и случаи обращения бывали часто. Такие люди не видели нужды в изменении существующей практики. В каноническом праве, опирающемся на Св. Писание и Вселенские соборы, ничто не указывало на то, что погружение является единственной возможной формой крещения или высказывалось бы требование перекрещивать тех, кто был крещен во имя Св. Троицы. Противниками их были большинство монастырей, которые всегда считали себя хранителями традиции, православное население России, а также Сирии и Палестины, где антикатолические настроения были сильны, и обращения происходили редко, а также низшее духовенство в целом, которое почти все находилось под влиянием монастырей.