Величие и ограниченность теории Фрейда - [8]

Затем все оставшееся время сеанса Фрейд анализировал, что же в действительности означает это самоотождествление с ролью прислуги. Нам сейчас совершенно неважно, к каким выводам пришел Фрейд. Главное — это чистота научного подхода. Он не рассердился. Не предложил больной изменить свое решение, не стал ободрять ее, заверяя, что если она продолжит сеансы с ним, то ей станет лучше. Он просто констатировал, раз уж она пришла, то, хотя это и один из последних сеансов, они могли бы воспользоваться этим временем и разобраться, что скрывается за ее решением.

Однако при всем восхищении верой Фрейда в разум и научный метод невозможно отрицать того, что Фрейд зачастую являет нам себя как навязчиво одержимый обсессиональный рационалист, который конструирует свои теории практически ни на чем и идет наперекор рассудку. Зачастую он созидает конструкции из отрывочных данных, что приводит к совершенно абсурдным заключениям. Сошлюсь на историю болезни из его «Истории детских неврозов»⁴. Как отмечает сам Фрейд, когда он писал этот текст, то находился под свежим еще тогда впечатлением того «нового толкования», которое К. Г. Юнг и А. Адлер хотели придать результатам психоанализа. Чтобы объяснить, что я имею в виду, говоря об обсессиональном мышлении Фрейда, мне нужно поподробнее рассмотреть этот отчет.

Какие факты и проблемы имеют существенно важное значение в данной истории болезни?

В 1910 г. к Фрейду за помощью обратился весьма состоятельный молодой человек из России. Лечение продолжалось вплоть до июля 1914 г., когда Фрейд посчитал историю болезни закрытой и описал все это происшествие. Фрейд сообщает, что больной «первые десять отроческих лет до момента заболевания прожил почти в нормальном состоянии здоровья и закончил среднее образование без особых затруднений. Но в предшествующие годы благополучие нарушалось тяжелыми невротическими страданиями, начавшимися как раз перед самым днем его рождения, на пятом году жизни, в форме истерии страха (фобии животных), превратившейся затем в невроз навязчивости с религиозным содержанием, причем некоторые симптомы сохранялись до восьмилетнего возраста»[2].

Светила психиатрии классифицировали этого больного как страдающего маниакально-депрессивным психозом, но Фрейд ясно видел, что это не так. (Один из величайших авторитетов — профессор Освальд Бумке, работавший в тот момент в Мюнхене, обосновал свой диагноз, исходя из того факта, что этот больной приходил к нему то в приподнятом, а то в чрезвычайно подавленном настроении. Поскольку он не потрудился выяснить, не было ли чего-нибудь такого, что в действительности могло бы подобным образом влиять на смену настроения, то и не узнал, что его пациент был просто-напросто влюблен в медсестру санатория, где проходил лечение, и когда она отвечала на его любовь, он ликовал, когда же — нет, он впадал в депрессию.) Фрейд видел, что никакого маниакально-депрессивного психоза не было, а был просто умирающий от скуки очень богатый бездельник. Но выяснил он еще кое-что: больной этот страдал детским неврозом. Пациент сообщил, что года в четыре-пять он начал бояться волков, а развился этот страх у него, главным образом, благодаря сестрице, которая то и дело показывала ему книжку с картинками, где был нарисован волк. Едва завидев эту картинку, он начинал исступленно кричать, боясь, что волк придет и съест его. Если принять во внимание, что в России он жил в громадном поместье, то нет ничего удивительного, что в маленького мальчика, которого запугивала собственная сестра, мог вселиться страх перед волками. С другой стороны, он получал удовольствие, истязая побоями лошадей. В тот же период у него проявлялись признаки невроза навязчивости, когда он неотвязно думал про себя «God-Swine» или «God-Shit». И у больного вдруг всплыло в памяти, что, когда он был совсем еще мал, ему не было тогда и пяти лет, сестрица, которая была старше его на два года (впоследствии она покончила с собой), вовлекла его в своего рода сексуальную игру. Фрейд делает вывод, что сексуальная жизнь этого маленького мальчика, «начинающаяся под руководством генитальной зоны, подверглась, таким образом, внешней задержке и отброшена была подавлением этой задержки на прежнюю фазу прегенитальной организации».

Однако все эти факты тускнеют рядом с предложенной Фрейдом основной интерпретацией сна о волках:

Мне снилось, что уже ночь, и я лежу в своей кровати. (Моя кровать стояла изножием к окну, прямо перед окном находился ряд старых ореховых деревьев. Знаю, что была зима, когда мне снился этот сон, и кругом было темно.) Вдруг окно распахнулось само собой, и я в ужасе увидел, что на громадном ореховом дереве перед окном сидят несколько белых волков. Точнее, их было шесть или семь. Волки были совершенно белые, и походили, скорее, на лисиц или овчарок, потому что у них были большущие, как у лисиц, хвосты и уши торчком, как у собак, когда они настороже. В смертельном страхе, — очевидно, от ужаса быть съеденным волками, я вскрикнул и проснулся.

И как же Фрейд интерпретирует этот сон?

Сон этот показывает, что маленький полуторагодовалый мальчик, спавший в своей кроватке, проснулся к вечеру, возможно, часов в пять, и «оказался свидетелем трижды повторенного коитуса a tergo; мог при этом видеть как гениталии матери, так и половой орган отца, и он понял, что происходит и значение происходящего. Наконец он помешал общению родителей, и позже будет показано, каким именно образом».