Величайшие русские пророки, предсказатели, провидцы - [102]

Предсказание угнетало поэта и в то же время позволяло ему иногда быть совершенно беспечным. Так, многих удивляло спокойствие Пушкина накануне поединка с прозванным Американцем графом Толстым, несмотря на то, что тот был завзятым дуэлянтом. По свидетельству А. Н. Вульфа, готовясь к дуэли и стреляя вместе с ним в цель, поэт раз десять повторил: «Этот меня не убьет, а убьет белокурый, так колдунья пророчила».

Что касается его настороженности и душевного напряжения, они проявлялись так же наглядно, особенно незадолго до конца жизни Пушкина. Навестив как-то Зинаиду Александровну Волконскую, он нашел ее сильно расстроенной, точнее, она была в горе: обстановку ее роскошного дома украшали статуи, и одна из них осталась без руки — кто-то ее отбил. Один из друзей поэта вызвался приделать руку, а к Пушкину обратились с просьбой, чтобы он подержал лестницу и свечу. «Нет, нет, — вскричал поэт, — я держать лестницу не стану! Ты белокурый. Можешь упасть и пришибить меня на месте». Этот эпизод известен багодаря воспоминаниям В. А. Нащокиной, которая сообщила про еще один, подобный случай. Будучи в каком-то доме, «в числе гостей Пушкин заметил одного светлоглазого, белокурого офицера, который так пристально и внимательно разглядывал поэта, что тот вспомнил пророчество, поспешил удалиться от него из зала в другую комнату, опасаясь, как бы тот не вздумал его убить. Офицер последовал за ним, и так и проходили они из комнаты в комнату в продолжение большей части вечера. „Мне и совестно было, и неловко было, — говорит поэт, — и, однако, я должен сознаться, что порядочно-таки струхнул“».

Держа в голове все то же пророчество, Пушкин, для которого верховая езда была любимым занятием, отказывался от прогулки верхом, если в его распоряжении была лошадь только белой масти.

С. А. Соболевским было сообщено следующее: «По свидетельству покойного П. В. Нащокина, в конце 1830 года, живя в Москве, раздосадованный разными мелочными обстоятельствами, он (Пушкин) выразил желание ехать в Польшу, чтобы там принять участие в войне: в неприятельском лагере находился кто-то по имени Вейскопф (белая голова)[42], и Пушкин говорил другу своему: „Посмотри, сбудется слово немки, и он непременно убьет меня“».

Схожую фамилию, Вейсгаупт, носил вождь иллюминатского крыла масонства, в которое Пушкин был принят. Во времена поэта иллюминатской ложей в Петербурге была «Полярная звезда», и Александр Сергеевич относился к ней негативно. Сергей Соболевский «как-то изъявил свое удивление Пушкину о том, что он отстранился от масонства, в которое был принят, и что он не принадлежал ни к какому тайному обществу». Поэт отвечал другу: «Разве ты не знаешь, что все филантропические и гуманитарные общества, даже и самое масонство, получили от Адама Вейсгаупта направление, презрительное и враждебное существующим государственным порядкам. Как же мне было приставать к ним?» Можно предположить, что фамилия главного иллюмината лишь укрепила Александра Сергеевича в его неприставании.

Практически всем знакомым поэта было известно про предсказание госпожи Кирхгоф, а в течение нескольких лет, предшествовавших его гибели, Пушкин сам заставлял окружающих вспоминать о пророчестве, все чаще испытывая судьбу. По воспоминаниям А. Н. Муравьева, на обращенный к нему вопрос, по какой причине Пушкин, оказавший ему «столь много приязни», написал на него такую злую эпиграмму [ «Лук звенит, стрела трепещет»], Соболевский отвечал: «Пушкин довольно суеверен, и потому, как только случай сведет его с человеком, имеющим все сии наружные свойства [то есть белокурость и высокий рост], ему сейчас приходит на мысль испытать: не это ли роковой человек? Он даже старается раздражить его, чтобы скорее искусить свою судьбу».

В последние годы своей жизни поэт искушал свою судьбу просто-таки с одержимостью. В 1836 году он рассылал множество вызовов на поединок, зачастую мотивируя их ничтожными или надуманными поводами, избирая соперников себе не под стать.

3 февраля 1836 года Пушкин был посещен соседом Гончаровых по имению Семеном Семеновичом Хлюстиным. Движимый желанием поддерживать беседу, неловкий провинциал простодушно произнес несколько нелепостей, касающихся литературы. Пушкина вдруг охватило возмущение, и гость услышал в свой адрес оскорбительные дерзости. Само собой, он был обижен. Возможно, он уступал поэту во всем, что касалось вопросов литературы, зато честью поступаться не собирался и потребовал у хозяина удовлетворения. Удивительно легко приняв вызов, Александр Сергеевич обратился к С. А. Соболевскому за содействием в качестве секунданта. Благоразумный человек, тот предпринял меры к тому, чтобы примирить своего друга с Хлюстиным.

Между тем Петербургские салоны полнились слухами о том, что Наталья Николаевна неверна супругу. Ей даже приписывали амурную связь с императором. 5 февраля 1836 года поэт вызвал на дуэль князя Н. Г. Репнина, будучи уверен, что тот входит в число людей, которые распространяют оскорбительные слухи. Друзьям потребовались большие усилия, чтобы переубедить Александра Сергеевича, который в конце концов согласился с тем, что Репнин был кем-то оклеветан из желания добиться его столкновения с ним, Пушкиным. Дуэли и на этот раз — четвертый за год! — удалось избежать. Однако 4 ноября этого же года Пушкин получил с почтой «Патент на звание рогоносца», анонимный пасквиль с масонской печатью, одновременно три экземпляра. Текст на французском языке сообщал: «Великие кавалеры, командоры и рыцари светлейшего Ордена Рогоносцев в полном составе своем, под председательством великого магистра Ордена, его превосходительства Д. Л. Нарышкина, единогласно избрали Александра Пушкина коадъютором (заместителем) великого магистра Ордена Рогоносцев и историографом Ордена. Непременный секретарь: граф И. Борх».