Вектор атаки - [3]

Стол этот был старомоден и обширен. Его пространство в колоритном беспорядке занимали малопонятные для непосвященных предметы. Кратов знал: они здесь непросто, за каждым тянется свой шлейф событий и образов, у каждого есть своя история, и каждый нашептывает хозяину о чем-то для него исключительно важном.

По одну сторону видеала стоял антикварный письменный прибор из розового мрамора, с торчащим пером из крыла неведомой науке птицы и чернильницей под массивной медной крышкой. Чернильница, как доподлинно было известно Кратову, служила хранилищем для мелких трофеев. Не так давно, а возможно, и по сю пору, там соседствовали старинный оружейный патрон в стальной гильзе и «Узница Миров» – удивительная самосветящаяся жемчужина с морского побережья Сарагонды.

Патрон был обычной, хотя и редкой уже находкой из заросших бурьяном окопов под Старой Руссой, где Носов провел несколько отпускных сезонов, поднимая из земли незахороненные останки солдат Второй мировой войны («Тебе этого не понять, Кратов. Это нужно было сделать наконец. Мы подняли всех. Всех до единого! Они там лежали триста с лишним лет, одинокие, потерянные, давно забытые. Я знаю, что того света не существует, и не слишком по этому поводу огорчаюсь, но если бы он был, могу себе представить, какую обиду на нас, равнодушных неблагодарных ублюдков, они накопили… Но мы нашли всех. У нас же техника, селективная органическая интроскопия, прецизионная чувствительность – пятьсот метров… Там, где они лежали, сейчас просто земля, а не безымянная братская могила. А эти ребята наконец упокоились, как им и полагалось: с вечной славой и воинскими почестями…»). К патрону, кстати, прилагался и пистолет, такой же древний, но любовно вычищенный, отлаженный, в рабочем состоянии. Он был упрятан в дальнем конце кабинета, в сейфе за неодолимым шифром. Кратов однажды в шутку спросил, есть ли в сей диспозиции некий тайный смысл. «Разумеется, – ответил Носов. – Смысл есть всегда и во всем. Когда я чувствую, что весь мир на меня ополчился, и сознаю, что пора отсюда валить, рука сама тянется к патрону. Для того он, собственно, тут и соблюдается. Но еще нужно доковылять через весь кабинет до сейфа, да не напутать с шифром… все это требует времени и мобилизации мыслительного аппарата. И уж тут что одержит верх: лень-матушка или благоразумие…»

А вот жемчужина не имела цены, таких в распоряжении человечества насчитывалось не больше десятка, и все они напоминали о Сарагонде. Насколько было известно Кратову, напоминание для всех было чрезвычайно болезненным (страшная пандемия… несанкционированное вмешательство спасательной миссии Галактического Братства… полное, бескомпромиссное фиаско…), но лишь он один нашел в себе силы от него избавиться, причем по вполне утилитарным соображениям. Попросту подарил небольшому музею в родном своем городе Оронго – якобы из опасений бесславно потерять в многочисленных переездах с места на место. Был у него в жизни период, когда он много и бессистемно метался по планете.

По другую сторону экрана обреталась уродливая лепная фигурка, по всей видимости гипсовая, изображавшая собой горгулью с нелепо заломленными крылышками; с ней также была связана какая-то давняя и темная история, от расспросов о которой Носов аккуратно уходил, отделываясь шуточками и туманными намеками. Ну, для Кратова это был секрет Полишинеля: силы умиротворения на Уанкаэ, корпус шагающих боевых машин-арматов, «стояние» на реке Ихнонф под дружественным и недружественным огнем со всех сторон… Что же до четырехцветной кошки, выполненной из прихотливых сплетений стеклянной проволоки, то с ней вообще было все ясно: Эльдорадо, сезон дождей, похищение Озмы и для Кратова первая, а для Носова – черт знает какая по счету серьезная сшибка с эхайнами. «Если господин чиновник заденет на столе хотя бы что-нибудь, – желчно подумал Кратов, – в аппарате Наблюдательного совета откроется вакансия для штатного раздолбая». Однако же Фабер, производя своими хваталками перед видеалом уйму лишних и на взгляд бессистемных движений, как-то умудрялся избегать неприятностей. Небрежно полистав антикварное бумажное издание «Законов войны почтенного Сунь-цзы» на языке, разумеется, первоисточника (Носов, со сдержанным раздражением: «Не ищите, картинок там нет…»), отложил с легкой тенью недоумения на худом лице. Ну еще бы: кто сейчас читает на бумаге!.. Бросив же беглый взгляд на «Записки маршала Шароба о пестовании и натаске панцирных гребнистых драконов», вообще не понял, что за связка ракушек здесь брошена и зачем; оно было и к лучшему.

Эрик же Носов неспешно совершал эволюции по сложной траектории, засунув руки в карманы джинсов, ни на миг не останавливаясь и словно бы задавшись целью как можно более равномерно вытоптать раскинутый по всему пространству пола совершенно уже допотопный ковер с нелепым орнаментом в эллиническом стиле. Сам Кратов занимал позицию у окна, опершись задом о подоконник. Это давало ему возможность держать всех в поле зрения, а вдобавок временами позволяло выглядывать наружу, хотя он точно знал, что с высоты двадцатого этажа ничего и нигде не разглядит. Вечерний Брисбейн, с его осиянными изнутри разновысокими каменными башнями, с безмолвным полыханием рекламных парусов, с вознесшейся над городом циклопической елочной игрушкой центра космической связи «Сэнди Крик», с парящими под темно-синим пледом небес воздушными кораблями, не оставлял никаких шансов. Кратов и сам не ведал, что же он пытается разглядеть и чего ждет, и умом понимал, что все самое неприятное уже случилось. Но оставались какие-то смутные предчувствия, что в самом ближайшем будущем ситуация грозит ухудшиться, и не просто грозит, а несомненно усугубится, и даже выйдет из-под контроля. И он снова ничего не успеет поделать.