Век перевода. Выпуск 1 - [62]

И лодок веселый бег.

Мелодии сладкогласых виол

Оглашали высокий брег.

А ныне я вижу, как по реке

Плывет лишь за трупом труп.

Сними же осаду и прочь уйди,

Покайся в грехах, душегуб!»

Король воскликнул: «Не отступлю!

Пребудет удача со мной.

Узри же, отшельник, как сам Господь

Дал власть мне над этой страной!»

Отшельник, сердясь, потупил свой взор

И скрыл укоризну в нем

Дышало смиреньем старца лицо

Но взгляд полыхал огнем.

«Ужели мнишь, что за кровь и разбой

Ты сможешь избегнуть суда?

За тяжкий свой грех, за зло, что творишь,

Ты душу погубишь тогда.

Покайся нынче же, грешный король,

Иль участь твоя горька.

Угрозу ты слышал мою и знай,

Что Божья кара близка».

Но усмехнулся небрежно король,

Отшельнику глядя вослед, —

И вскоре вспомнил на смертном одре,

Что молвил анахорет.

СОВЕТ СТАРИКА КРИСТОБАЛЯ И ПРИЧИНА, ПО КОТОРОЙ ОН ЕГО ДАЛ

Однажды изрек старик Кристобаль:

«Не требуй ты долг с бедняка,

Ибо, хранящая от нищеты,

И грех отведет рука».

Однажды изрек старик Кристобаль:

«Не будь ты к грешнику строг —

Лишь Божьей милостью он, а не ты,

Греха преступил порог.

Надежда на Божью милость меня

Поддерживает до сих пор.

Презрев ее рок, я в юности мог

Навлечь на себя позор.

«Я землю в аренду тебе отдам, —

Мне помещик Энрике сказал, —

Но я не шучу, гаранта хочу,

Чтоб надежным был, как металл».

Я беден был, друзей не имел.

На паперти шел разговор,

У церкви Святого Андрея[46] в день,

Что освятил Исидор.

«Пускай Святой Исидор за меня

Вам даст свое слово в залог.

Святой в вышине другом будет мне,

Ибо я на земле одинок».

Мы в церковь вошли, и пред алтарем

Колени я преклонил.

«Я здесь одинок, святой Исидор,

Молю из последних сил:

Молю поручителем стать моим,

Я правому делу служу.

Но ты сурово меня покарай,

Коль слово я не сдержу».

Увы! Я работал спустя рукава

И в срок заплатить не смог.

Страшился я гнева Святого, но всё ж

Помещик был более строг.

Из дома тогда улизнул я прочь

Украдкой в ночи — как вор

Нелегкая, видно, меня привела

К Святому Андрею на двор.

О клятве, что принял святой Исидор,

Я вспомнил и задрожал.

Близость его подогрела мой страх —

Как заяц я побежал.

Всю ночь напролет я летел наугад,

Подальше стремясь уйти.

Но длань карающая меня

Грозила настичь в пути.

Устал я, но верил, что ныне спасен,

Мне казалось, что мчусь я прочь.

С рассветом увидел же, что без конца

Вкруг церкви бегал всю ночь.

Раскаявшись, я на колени упал,

Бил за поклоном поклон.

И тут помещик пришел: «Кристобаль,

Ты вовремя здесь!» — молвил он.

«Хозяин, грешен! — покаялся я. —

Работал спустя рукава,

Но в епитимье всю ночь я бежал

Вкруг церкви и жив едва».

«Коль ты ленился, — Энрике сказал, —

Исправь же ошибку впредь.

Не накажу тебя, но Святой

Пусть хлебу поможет зреть».

В раскаянье я возвратился домой,

Работал как вол, что ни день,

Святой Исидор трудам помогал,

Покарав мою прежнюю лень.

Однажды изрек старик Кристобаль:

«Я не требовал долг с бедняка.

Хозяина помнил и как его

Была доброта велика».

Однажды изрек старик Кристобаль:

«Я с грешником строг не бывал —

О ночи у церкви думал всегда

И помнил, чем рисковал».

АЛЬФРЕД ЭДУАРД ХАУСМЕН (1859–1936)

***

Каштан роняет факелы, развеян

Цветов боярышника аромат.

Дверь хлопает, свет ливнями рассеян.

Май на исходе; дай мне кружку, брат.

Весна судьбы нам новой не предложит,

Разрушил май златые алтари.

Утешит ли грядущий год? — быть может,

Но нам уже не будет двадцать три.

Мы далеко не первые, наверно,

От бурь житейских прячемся в трактир,

Хороним планы и клянем всю скверну

И подлеца, что сотворил наш мир.

Несправедливость высшая — обманом

Лишать всего, что жаждем обрести.

Для душ веселье стало лишь дурманом

К могиле на бессмысленном пути.

Несправедливость; но налей мне снова.

Не принцами мы родились на снег.

В наследии людей судьбы основа:

Хотим Луну — к ней сил добраться нет.

Сегодня собрались над нами тучи,

А завтра прочь умчатся все дожди.

Чужая плоть сожмется в боли жгучей,

Скорбеть душа начнет в другой груди.

Не знает гордый прах иной юдоли —

Не вырваться из гибельных цепей.

Но, друг мой, нам ли покоряться боли?

Взвали на плечи небо, эль допей.

ОРАКУЛЫ

В молчанье, чтоб речам внимать, шли на гору Додоны.

Великий камень там застыл, источник била дрожь,

В дубовой роще ветер стих, в сосудах медных — звоны.

Где вторит эхо тишине — реклась богами ложь.

Вопрос святыне задал я, чья речь не прекратится,

Мне сердце правду прорекло, прозрачней, чем вода.

В пророческой пещере мне провозгласила жрица.

«Нам скоро гибель суждена, не жить нам никогда».

О, жрица, твой мне ясен крик, он разума не тронет.

Пусть эхо смолкнет, пене с губ слететь давно пора.

Вино вкусней, чем соль морей, но пьет ее, кто тонет.

Та новость, что известна мне, нимало не стара.

«Король, полмира покорив, войска ведет с Востока.

Они пускают тучи стрел, сметают все в пути.

Тот не вернется никогда, кто гибнуть рад без прока».

Спартанцы сели на скалу, чтоб косы заплести.

***

На ярмарку в Ладлоу сотнями сходятся парни

Из кузниц и с мельниц, оставив овин и стада.

Милы им девицы, милы им попойки и псарни,

Но части состариться не суждено никогда.

Из сел, городов и с полей повалили гурьбою,

Немало надежных и храбрых меж ними там есть,

И много пригожих, и статных, и добрых душою,

И мало кто в гроб унесет свою юность и честь.