Век перевода. Выпуск 1 - [5]

И в крике птиц, и в ветре на холме?

Умолкни, неизбывный сладкий Зов.

ОН СЛЫШИТ КРИК ОСОКИ

Брожу одиноко

У кромки озерных вод,

Где ветер кричит в осоке:

«Пока небосвод

С оси не сойдет, и не рухнет полюс,

И руки не ввергнут в бездну

Стяги Запада и Востока,

И свет не распустит пояс, —

Не лежать тебе с милою вместе,

Обнявшись во сне глубоком».

ОН СКОРБИТ О ПЕРЕМЕНЕ, ПРОИЗОШЕДШЕЙ С НИМ И ЕГО ВОЗЛЮБЛЕННОЙ, И МЕЧТАЕТ О КОНЦЕ СВЕТА

Или не слышишь зов мой, белая лань без рогов?

Я стал красноухим псом, искусным в твоих следах.

Прошел я Тропу Камней и гибельный Лес Шипов,

Ибо кто-то вложил в мои ноги надежду и страх,

Ненависть и желанье гнать тебя день и ночь.

С ореховым посохом он встретил меня в лесах,

Только взглянул без слова — и я уже мчался прочь,

И голос мой с той поры сделался лаем пса,

И мимо меня летят Время, Рожденье, Рост.

Когда же Вепрь без щетины придет с Заката, клыком

Выкорчует огни солнца, луны и звезд

И, с ворчаньем улегшись во тьме, устроится на покой.

ОН ВСПОМИНАЕТ О СВОЕМ ВЕЛИЧИИ ТЕХ ВРЕМЕН, КОГДА ОН ПРЕБЫВАЛ СРЕДИ СОЗВЕЗДИЙ НЕБА

Отведал я эля из Края Вечно Живых

И стал безутешен — мне ведомо всё отныне:

Орешником был я, когда средь моей листвы

Изогнутый Плуг и Кормчей звезды твердыню

В небесную высь вознесли в незапамятный год;

Я был тростником — стлался коням под копыта;

Я стал человеком — ветру заклятым врагом,

Ведающим одно: не будет вовек избыта

На груди у любимой его вековая боль,

Губами к ее губам до смерти ему не прижаться.

О звери лесные, о птицы небес, доколь

Любовными вашими криками мне терзаться?

РОЗА МИРА

О, кто сказал, что красота минует, словно сон?

Тоскуют алые уста, надменны и скорбны,

О том, что мир не посетят чарующие сны

С тех пор, как траурным костром взметнулся Илион

И пали Уснеха сыны.

И мы в тревогах и трудах рассеемся, как дым,

Но среди обликов людских, струящихся с земли,

Под бренной пеною небес, где звезды отцвели,

Меж вереницы бледных волн под ветром ледяным

Пребудет одинокий лик.

Склонитесь, ангелы, пред ней в заоблачном дому!

До вас и прежде, чем в тиши раздался первый вздох,

Над бездной водною витал усталый добрый Бог:

Он расстелил зеленый мир по слову Своему

Ковром для этих легких ног.

УВЯДАНИЕ ВЕТВЕЙ

Шепталась с птицами луна, и я воскликнул: "Пусть

Не молкнут крики кулика и ржанки горький стон, —

Но где же нега слов твоих, и радость их, и грусть?

Смотри: дорогам нет конца, и нет душе приюта».

Медово-бледная луна легла на сонный склон,

И я на Эхтге задремал, в ручьевой стороне.

Не ветер ветви иссушил, не зимний холод лютый —

Иссохли ветви, услыхав, что видел я во сне.

Я знаю тропы, где идут колдуньи в час ночной,

В венцах жемчужных поднявшись из мглы озерных вод,

С куделью и веретеном, с улыбкой потайной;

Я знаю, где луна плывет, где, пеною обуты,

Танцоры племени Дану сплетают хоровод

На луговинах островных при стынущей луне.

Не ветер ветви иссушил, не зимний холод лютый —

Иссохли ветви, услыхав, что видел я во сне.

Я знаю сонную страну, где лебеди кружат,

Цепочкой скованы златой, и на лету поют,

Где королева и король в блаженстве без отрад

Блуждают молча: взор и слух навек у них замкнуты

Премудростью, что в сердце им лебяжьи песни льют, —

То знаю я да племя птиц в ручьевой стороне.

Не ветер ветви иссушил, не зимний холод лютый —

Иссохли ветви, услыхав, что видел я во сне.

ДВА КОРОЛЯ

Король Эохайд с закатом солнца въехал в лес

От Тары к западу. Спешил он к королеве

И далеко опередил бойцов усталых,

Что, погоняя скот, плелись через болото.

И где сплели березы свет зеленоватый

С голубизной плюща, увидел он оленя

Белее творога, с глазами цвета моря.

Заметив, что стоит он поперек тропы

И пядей росту в нем поболе, чем в оленях.

Король застыл, разинув рот и сжав поводья,

Но снова в бег пустил дрожащего коня.

Наперерез олень помчал, склонив рога,

И бок коню вспорол. Король Эохайд отпрянул,

И выхватил свой меч, и острие нацелил

Против оленя. Рог, ударившись о сталь,

Вдруг зазвенел, как будто был из серебра, —

О сладостный на слух, волшебный, грозный звон!

Скрестились рог и меч, в борьбе тесня друг друга,

Как если бы сошлись олень с единорогом

В бою средь африканских Лунных гор.

Но наконец рога двойные, вспять подавшись,

С размаху под одним ударили, пронзив

Коню живот. Король Эохайд отбросил меч

И, обхватив рога могучими руками,

Глазами впился в глаз, зеленый, как волна.

Так в пешей схватке взад-вперед они топтались,

Покуда вся земля вокруг не сбилась в топь.

Сошлось с бедром проворным мощное бедро,

А руки, что в себя вобрали силу мира, —

С копытом и ветвистым рогом, быстроту

Впитавшими из тонкой пустоши воздушной.

И сквозь кустарник, по корням, плющом увитым,

Ломились, искры высекая из камней,

Под крики птиц в листве и стрекотанье белки.

Но наконец король, к стволу большого бука

Притиснув жесткий бок, оленя повалил

И, на колени встав, занес кинжал. И тотчас

Олень исчез, как тень, бесследно; только крик —

Как скорбный стон того, кто горестно кричит,

Навек с немыслимым сокровищем расставшись, —

Блуждал в голубизне и зелени листвы

И вился ввысь, в полете распадаясь,

Пока не стало всё как тень или виденье, —

Когда б не топь вокруг, когда б не лужа крови

И конь растерзанный.

Король Эохайд бежал

До самой Тары, не переведя дыханья,