Век перевода. Выпуск 1 - [3]

Созданиям отпущена беда?

Взойдет душа, сияющая верой,

По кручам неприступным без труда;

И над бедой, над пагубной пещерой,

Зажжется милосердия звезда.

А как же заблудившийся в тумане,

Забывший о любви, забывший даже

От зла к добру протянутую нить?..

Сомнение подобно вечной ране,

И повесть повторяется всё та же —

Всё та же мука: быть или не быть…

***

Когда я родился, заране проклят Роком,

Простерла надо мной Луна свои крыла.

И с той поры мой стих сочится горьким соком,

И дух мой с той поры окутывает мгла.

Средь бесконечных гор, в стремлении жестоком,

Почти обнажена, за мной богиня зла

Ступала, словно тень, и, темным глядя оком,

Не Авелем звала, но Каином звала.

Пред кем я виноват — пред Небом или Адом?

Но стражду без конца, отравлен жгучим ядом:

Стрела в груди — навек, и негде черпать сил.

И сирая душа томится в плоти сирой

(Как нищий властелин, простившийся с порфирой!)

И тает, как свеча, среди ночных светил.

ЛЕСТВИЦА ИАКОВА

О мир, о благодать! Пролейтесь, наконец,

Как чистый лунный свет, на грех, не знавший меры.

Дай веру, Господи, тому, кто просит веры

И молится Тебе, таинственный Творец!

Всем ведомо, насколь угодна Небесам

Заблудшая душа, что жаждет повиниться.

На всеусердный зов, всевластная десница,

Прострись и ниспошли целительный бальзам!

Прощает Божий взор и в то же время в прах

Испепелит, коль шел тропою ты неправой;

А праведный в Раю блажен и взыскан славой…

Кто вожделенный мир вкусит в иных мирах?

Ты ведаешь, насколь мечта моя дерзка:

С Тобою пребывать слиянно, а не розно.

О Господи, внемли. Я, грешный, слишком поздно

Пришел к Тебе, — но я пришел издалека!

О, смилуйся, Творец, прощенье уготовь.

Был дух мой одинок, а испытанья — многи…

Сушила горло пыль неправедной дороги,

Взор застила слеза, уста покрыла кровь.

Дай света Своего для истомленных глаз,

Источник веры дай — и утолю я жажду.

Прости мои грехи, прости в последний раз,

Спаси и сохрани, взирая, как я стражду!

В ком сердца нет, моей потешатся тоской,

Но добрая душа найдется в мире всё же.

О, если бы уйти от суеты людской —

Прощенья Твоего искать, Всевышний Боже!

И Божия лоза златой явила грозд,

И свод иных небес открылся мне, в котором

Спасение душе вещают нежным хором

И Твой Престол парит среди священных звезд…

А мирозданья суть возвышенно чиста;

Причастие в себе сокрыли все светила.

Дохнула благодать — и тучи расточила:

Кровавый виден знак священного Креста.

Святой Грааль Небес! Излейся, наконец,

На воды и на твердь, на грех, не знавший меры.

Дай веру, Господи, тому, кто просит веры

И молится Тебе, таинственный Творец!

МАНУЭЛЬ ХУСТО ДЕ РУБАЛЬКАВА (1769–1805)

НЕКОЕЙ СТАРУХЕ

Я стар, моя сударыня! Я стар,

Я стражу от подагры и запоров;

Вы правы, у меня сварливый норов,

Но я пустых не затеваю свар.

На склоне лет вы получили в дар

Вставную челюсть — худший из уборов;

Смирился я и с этим без укоров,

Хоть в дрожь меня бросает, а не в жар.

Но черт бы вас побрал! — уж не по силам

Глядеть, как вы любого сопляка

Желанным почитаете и милым.

А тот прилежно любит вас, пока

Вы, ставшая почти Мафусаилом,

Близ моего живете кошелька!

НЕКОЕЙ СВОДНЕ

Глаза бесперерывно плачут гноем,

На черепе — клок покупных волос,

Заглядывает в пасть обвислый нос,

Слюна течет, подобная помоям;

И смрадный дух, знакомый свинобоям,

Окрестных мух влечет на сей отброс

(Могильщик бы давно его унес,

Да мертвецы зайдутся гневным воем).

Скелет, влачащий четки да костыль,

Иль вурдалак, а если вам угодней,

То василиск, иль оборотень, иль

Сам дьявол, прямиком из преисподней…

Перекрести — рассыпался бы в пыль,

Когда б не звался старой мерзкой сводней.

ХУЛИАН ДЕЛЬ КАСАЛЬ (1863–1893)

СМЕРТЬ МОИСЕЯ

Госпоже Аврелии Кастильо де Гонсалес

Библейское предание

I

Светило завершало дневный ход,

Светило угасало в блеске алом;

И над пустыней сумеречных вод

Был опрокинут бледный небосвод

Огромным алавастровым фиалом.

И веял на простор морских зыбей

Тончайший аромат лесов зеленых,

Которые росли близ волн соленых;

И трепетные стаи голубей

Скрывались на ночлег в масличных кронах.

И шепот густолистых сикомор

Струился, лепету оливы вторя;

Плескали крылья; и в вечерний хор

Мычание влилось: к отрогам гор

Стада от Мертвого влачились моря.

Стада шагали, опустив глаза,

Стада стремились прочь от горькой глади;

И наступало время петь цикаде…

И зрела благодатная лоза

Пространных виноградников Энгади.

Последний луч простерся над водой…

Ведомые угрюмым бедуином,

Верблюды шли несчетной чередой;

И тяжки были их горбатым спинам

Тюки с алоэ, миррой, розмарином.

И тьмою твердь укрыли облака,

И стало море Мертвое незримо;

А бедуины путь держали мимо,

И ни един не видел старика,

Ступавшего по склонам Аварима…

Провозгласивший некогда закон

Великому народу иудеев,

Отдохновения возжаждал он;

И двинулся, исполнив и содеяв,

Всевышнему вознесть последний стон.

И были травы горные колючи,

И восходил пророк, и был он бос.

И на вершине каменистой кручи

Он, устремляя взор в ночные тучи,

Последнюю молитву произнес.

II

«Сто двадцать весен и сто двадцать зим

Испепелили немощное тело;

И дух мой угасает купно с ним,

Но вера и досель не оскудела.

Да, правил я Тобой сужденный путь,

Но кончена стезя моя земная;

Трудился я, не смея отдохнуть,

Ни страха, ни отчаянья не зная;

Я, зривший пламень Твоего столпа,