Век перевода. Выпуск 1 - [19]

Он человечно оставляет нам.

III

Сонм мудрецов, чье слово всем желанно,

Таящийся (а может быть, и нет)

В пределах тропиков и океана,

Умы людей волнует много лет.

У инков, в Занзибаре ль это слово?

Повсюду мифы, сходные точь-в-точь,

Но не узнал никто еще такого,

Что перед Темным не отступит прочь.

IV

Седы холмы, на реках седина —

Их лоно предков всех веков вместило, —

А на прибрежье новая жена

Стан развернула, косы распустила.

А рядом бычье стадо топчет луг,

Разя рогами спереди и сзади,

Доколе муж не вступит в этот крут,

Чтоб всё смирить — рога, и стан, и пряди.

И всё тесней помчится хоровод —

Родов, скорбей и радостей круженье.

Он знает, что вернется всё вот-вот,

Лишь Темный остается без движенья.

СТИХОТВОРЕНИЕ

Во имя отмеряющего сроки

Ты взгляд простер, с людской судьбою в лад,

Не вопрошая о грядущем роке,

На срок, в котором погибает взгляд.

Холодное вещей прикосновенье

Нам жжет лицо, из уз на волю рвясь…

Есть лишь один ответ: в стихотворенье

Вещей и слов мистическая связь.

Будь это гефсиманская руина,

Где глубочайший дух стенал с трудом,

Иль Посилипп, где кровью Конрадина

Былой позор смывал анжуйский дом, —

Вновь будет крест, вновь судоговоренье,

Без крови, но судьбы не отменить:

Заклятье — в строчках, рок — в стихотворенье,

Пропела парка, и прядется нить.

Во имя отмеряющего сроки —

Лишь тенью нам себя являет он,

Что завершает года крут широкий,

Но нам невнятно пение времен, —

Год на камнях истории творенья,

Камнях небес, камнях, где сил поток, —

И твой настанет срок: в стихотворенье

Страдания и ночи монолог.

ХОРХЕ ЛУИС БОРХЕС(1899–1986)

ХВАЛА ТЕНИ

(Дж. Джойсу)

Жизнь мира — от рассвета до заката,

И предстают в ночи передо мной

И ад, и рай, еврея путь земной

И Карфаген, разрушенный когда-то.

Дай, Боже, сил и подбодри меня,

Чтоб я сумел достичь вершины дня!

Наталья Галкина >{8}

ФРАНСУА ВИЙОН (1431 — после 1463)

БАЛЛАДА СОСТЯЗАНИЯ В БЛУА

От жажды гибну я у родника,

Дрожа в ознобе, на костре сгораю;

Мне, как чужбина, родина горька,

Я обретаю всё, я всё теряю;

Всем верю, никому не доверяю;

Я, червь нагой, корону надеваю,

Я всемогущ, ничем мне не помочь,

Смеюсь сквозь слезы, в старых снах плутаю,

Все принимают, каждый гонит прочь.

Нет в мире постоянней перемены,

Меня неясность истиной влечет,

Я сомневаюсь в том, что несомненно,

В расчете точном вижу я просчет;

Ничто ни с чем сочту наперечет;

В отчаяньи опору обретаю,

А утром говорю: «Настала ночь!»

Всё помню, ничего не понимаю.

Все принимают, каждый гонит прочь.

Я беззаботен, всё меня тревожит,

Люблю владеть, но не люблю хранить,

Лишь похвала число обид умножит,

И невиновных легче обвинить;

Лишь тот мне друг, кто станет говорить,

Что белый лебедь — это ворон черный,

Похожа правда на вранье точь-в-точь;

Не предавать, а помогать зазорно,

Все принимают, каждый гонит прочь.

О принц, я сообщаю вам с поклоном:

Живу я только по своим законам,

Но получить награду я не прочь.

Я слеп и глух. Так будьте благосклонны!

Все принимают, каждый гонит прочь.

ДЖОРДЖ ГОРДОН БАЙРОН (1788–1824)

СТАНСЫ НА МУЗЫКУ

1

Нет радости, милее той, что Рок придет отнять,

Когда настанет час уму и чувствам отпылать;

Зачахнут розы нежных щек и сердца первоцвет,

И увяданье нас уймет почти во цвете лет.

2

А те, кто схоронил в волнах обломки светлых дней,

Плывут на отмели греха и в океан страстей,

Им тщетно компаса игла указывает путь

К фата-моргане берегов, которых не вернуть.

3

Когда кладбищенский покой нам душу омертвит,

И станет глух к чужим скорбям, кто по своим скорбит,

Когда ручьи живые слез прихватят холода,

В сухих глазах блеснут лучи нетающего льда.

4

Еще живут в устах слова, надежды ток — в груди.

Но прежних безмятежных снов ты заполночь не жди.

Обвил руины буйный плющ, всё утопил в листах.

Снаружи трепет, зелень, жизнь, внутри развал и прах.

5

Где чувства, равные былым, тот, кем я был тогда,

Где слезы прежние мои, летучих дней чреда?

Когда б вернулась, как весна, вся прелесть бытия,

В пустыне нынешней моей, оттаяв, плакал бы я…

РОБЕРТ ГРЕЙВЗ (1895–1985)

Укор

Луной глядишь в мои леса,

В леса тревог и бед,

И слез вечерняя роса

Твой оттеняет свет.

Нарушив мой покой и сон,

«Жестокий… — шепчешь, — лжец…»

Из можжевельника сплетен

Колючий твой венец.

Лжец? Но ведь я тебе не лгал

И не был я жесток.

Стволы черны, снег белый пал

И звезды пали в срок.

В твоем луче двоится тьма,

Грех жизни нашей всей

И полустертый след клейма

На совести моей.

Виктор Генке >{9}

ГРИГОРИЙ НАЗИАНЗИН (ок. 330 — ок. 389)

О СУЕТНОСТИ И ПРЕВРАТНОСТИ ЖИЗНИ, А ТАКЖЕ О ЕДИНОМ КОНЦЕ ВСЯЧЕСКИХ

О, как желал бы я ласточкой быть или голубем сизым,

Только бы скрыться от жизни со смертными или в пустыне

Вместе с животными дикими так обитать (ибо звери

Самые верные смертные), чтобы, не ведая горя,

Дни проводить безмятежно, спокойно; один только разум

Вовсе бы не был звериным — в божественных помыслах сведущ,

На небе свет он стяжал бы для жизни моей беспечальной.

Или, забравшись на гору, я людям с вершины высокой

Стану кричать, обращаясь к ним голосом, грому подобным.

Смертные люди, гранатовый род! Бытия не имея

(Вся наша жизнь — для погибели), что мы напрасно кичимся?

Сколько же снами пустыми и лживыми нам забавляться

Здесь, на земле, суетой развлекая друг друга напрасно?

Сердцем своим рассуди, путешествуя всюду со мною,