Век кино. Дом с дракончиком - [40]

— Ну, тут я вам не помощник.

— Вы не верите в посмертные муки? — спросила отстраненно, словно из вежливости поддерживая разговор.

— Верю! — гаркнул я, чтоб привести ее в чувство — сюда привести, ко мне, и она несколько ожила. — Кое-что нас там, наверное, поджидает, иначе человек так не боялся бы смерти. Но это такая тайна, такой запредельный ужас, что вообразить, будто я, московский кинооператор, смогу молитвой как-то смягчить эти самые мытарства…

Танюша перебила:

— Откуда вы знаете, что можете, а что нет? Просто верьте, как дети верят.

— Как вы?

— Мне до этого еще далеко.

— А мне еще дальше.

— Но идти-то надо, умирать придется.

— Рано вам еще об этом думать.

— Думается.

— Идите-ка лучше в паломничество. Вон и целитель ваш готов присоединиться… Кстати, — я вспомнил, — Савельич вас ревнует, что ли?

— О чем вы?

— Вчера Вольнов пронаблюдал, как водочный промышленник наш с вами разговор подслушивает.

— Возможно. — Она кивнула. — В том смысле, что Никита Савельевич безумно боится остаться один, без поддержки. С бизнесом он почти покончил, закругляется, к компьютеру возвращаться не хочет…

Мы одновременно уставились на умную «железку» с экраном — «свидетель обвинения», так сказать. А что, благодаря этому мудреному механизму начала раскручиваться ой какая тайна… но до конца далеко.

Танюша спросила отрывисто:

— Самсон точно не видел Ваню?

— Уверяет, что нет, думал, мальчик в Москве.

— Как же сюда попала Вика?

— Вариантов несколько. Приехала сама, забеспокоившись, что сына нет на Плющихе (но это вряд ли, дождалась бы утра). Привез муж. Позвал по телефону банкир (или сам за ней съездил, больно уж жена его напугана). Наконец — киношная публика: Василевич, Вольнов, Гофман. Правда, у актеров и у мужа алиби на 23.40.

— Остаются сценарист и банкир, — подытожила Танюша. — Вы проводили ее до подъезда?

— Расстались во дворе.

Темное каменное ущелье с зеленым огоньком — фонарем в листве, частый стук каблучков, она не обернулась на мой последний взгляд, но, взойдя на три ступеньки подъезда, медленным жестом (каким-то томно-восточным) подняла обнаженные руки над головой, скрестила кисти, скрючила пальцы наподобие листков лотоса (или паучьих лапок — это уже позднейшая поправка памяти). Своеобразный прощальный знак, который ярко запомнился — одновременно возгорелась неисправная лампочка в сетке под козырьком. На мгновенье, потом — мрак, и я побрел к машине. И вот подумалось: а мне ли предназначался тот изнеженный жест, изысканный знак?

— Вы не ощутили что-то необычное… чье-то присутствие?

Я в который раз подивился на интуитивную проницательность убогой… Зачем я называю ее убогой? Она живее меня!

— Я, видите ли, полночи работал, переутомлен был и перевозбужден.

— Встречей с сестрой?

— Может быть. Помню ее силуэт на ступеньках подъезда. Двор был, кажется, пуст. В переулке припарковано с десяток автомобилей, в том числе и мой.

— Кусты сирени, — обронила она.

— Он мог прятаться там или ждать ее в подъезде. Или, наконец, позвонить на Плющиху: случилось несчастье, срочно выезжайте в Молчановку. То есть, по плану, трупы в загородном доме спишутся на банду.

— Но кто бы в порыве бешенства ни расправился с Ваней…

Я перебил:

— Это хладнокровно рассчитанное убийство, не забудьте.

— Рассчитал Самсон, а исполнил другой и по-другому, так получается?

— Если у Самсона стопроцентное алиби… — Я призвал на помощь ангела логики. — Когда я поймал его в ловушку, соврав, что знаю про план от Виктории, он ужаснулся: «Значит, она владеет компьютером?» Вспомните события прошлой среды, скандал, чуть не стоивший ей жизни. Она видела лицо и взгляд мужа в зеркале. Самсон бросается к компьютеру, Вика, переодевшись в спальне, проходит мимо и — вдруг! — что-то на экране мельком задевает ее, какое-то слово, знак возбуждают тревогу. Он писал без имен, но она была уже настроена на экстремальную волну. После его бегства в Москву включает компьютер…

— Не забывайте про сына! — возразила Танюша. — В таком плане мать участвовать не могла.

— Однако в гневе могла рассказать о нем своему другу. Например, банкиру. Тот расправляется с «порочным мальчишкой» и заманивает мать в Молчановку.

— Положим, он проверил: машины Самсона на месте за гаражом нет. Но убийце ведь неизвестно, где хозяин… который может появиться каждую минуту!

— Идет на риск… В крайнем случае, расправиться со всей семьей — еще правдоподобнее.

— Он не ищет правдоподобия, не подстраивается ни под какой план.

Я сразу сник, констатировав:

— Стало быть, эта версия неверна.

В упавшей паузе как будто прогрохотал дальний гром (уже с неделю гроза подступала к истомленной Москве, но никак не разражалась), может, гром, а может, автомобильный выхлоп… Я подошел к окну, где сквозь листву плиты дорожки в солнечных пятнах, ажурная ограда из кирпичей, асфальт, заброшенная стройка напротив… Нет, там не могут быть спрятаны мертвые, там пировали бродяги.

— Не понимаю! — С досады я стукнул кулаком по подоконнику. — Тащить куда-то трупы (сначала один, потом другой) в присутствии пирующих нищих… Что скажете? — Обернулся: взгляд невидящий, внутренний, так сказать; сейчас пойдет «прозорливое» бормотанье: