Век кино. Дом с дракончиком - [18]

— Вы всегда так поспешно-учтиво откликаетесь на приглашения?

— Никогда. Но то, что Боб рассказал… невероятно!

Боб и Вася — охотники за женскими скальпами.

— И не говорите! — подхватил я словоохотливо. — Столько невероятного, что я теряюсь. Представьте, в воскресенье вечером с супругом Виктории обыскиваем их квартиру, и в самый кульминационный момент — телефонный звонок.

— И… что?

— А ничего. Некто швыряет трубку.

— Самсон Дмитриевич меня узнал?

— Разумеется. Перезвонил вам, проверил. У вас весьма своеобразный носовой выговор.

— А что за кульминационный момент?

— Обнаружили пропажу ковра.

— Ковра? Очень ценный?

— Дешевка. Но в него можно завернуть трупы.

Василевич быстро, исподлобья взглянул на меня, такой хищный интеллектуал, заматеревший уже в рыночной толкучке.

— Они действительно убиты?

— Мертвые пока не найдены.

— Изощренное преступление.

По приглашению сценариста мы уединились в его «шестерке» — поприличнее, чем у нас с Самсоном, поновее.

— Какой на вас костюмчик своеобразный.

— Что?.. А! Клубный, мы с Бобом занимаемся восточной борьбой.

— Теперь моя очередь задавать вопросы. Согласны?

— Я готов.

— Прекрасно. Какие отношения связывали вас с Любавской?

— Ничего меня не связывало. Я любил ее фильмы — не гениальные, но эффектные, нервные. В том смысле, что некий нерв нашего безумного времени она умела затронуть. Ненавязчиво, без «чернухи». Лет пять назад мельком познакомились в Доме кино, с тех пор я с ней здороваюсь.

— А она?

— Кивала в ответ. Ну, известная иерархия: знаменитый режиссер — пробивающийся сценарист. В прошлую субботу (я получил приглашение на вручение «Мефисто») заехал на минуту в клуб «Артистико». Выхожу из машины — Любавская, в смелом вечернем туалете, направляется туда же. И в ответ на мое почтительное приветствие вдруг говорит: «Приглашена на прием, а мой спутник отказался сопровождать меня». Натурально, я выразил готовность.

— Вы же заехали на минуту.

— Ну и что? Элементарная любезность требовала предложить даме услугу. Вскоре и уехал, если вы помните.

— Куда?

— В «Художественный», на премьеру фильма «Страсти по доллару», режиссера вы, конечно, знаете. — Василевич назвал известнейшее в киномире имя, да и про ленту я слыхал. — Вас, должно быть, заботит мое алиби: там меня видели и смогут мое присутствие удостоверить.

— Сколько шел фильм?

— С одиннадцати до двух. Две серии.

— Ночная премьера?

— Для рекламы. Для столичного бомонда в пользу бедных. Режиссер занимается благотворительностью.

«За три часа, — размышлял я, — можно смотаться в Молчановку и обратно и еще время останется. Только зачем? Чтобы компьютер выключить?..»

— Вы позвонили Любавским в воскресенье вечером.

— В клубе Виктория Павловна дала мне домашний телефон и попросила позвонить: у нее ко мне есть дело.

— Именно седьмого позвонить?

— Да нет, вообще… Глупо получилось: я услышал мужской голос… какой-то истеричный, и положил трубку.

— Почему?

— Как-то импульсивно.

— Решили, что не туда попали?

— Наверное… Неудобно признаваться, но я ощутил страх, точнее, мне передался чужой ужас и трансформировался в неопределенное, но сильное чувство тревоги. Следом раздался звонок, я схватил трубку — молчание в ответ.

— Вы догадались, что это Любавский?

— Я не узнал его голос, хотя мы слегка знакомы по Союзу кинематографистов, но он кричал так истошно, странно.

— Больше вы Любавским не звонили?

— Нет.

— Лев Эдуардович… то бишь, Лев. По вашим словам, вы не имели никаких особых отношений ни с Викой, ни с Самсоном, по сути, вообще никаких.

— Верно.

— Однако впечатление складывается иное. Откуда столько эмоций? Страх, тревога, любопытство… меня вы у черта на куличках разыскали.

— Рассказ Бориса… Он потрясен, как ребенок сказкой, но и меня пробрало.

С чего бы так? История, конечно, захватывающая, но для меня, для меня (словно некто встряхнул и откупорил склянку со старинным настоем «любовного напитка»), а для постороннего… Я искоса посмотрел на сценариста за рулем, то есть обеими руками держался он за руль, так что костяшки пальцев побелели; квадратный подбородок целеустремленно выдвинут вперед. Я пробормотал, проверяя его реакцию:

— Два сценариста и режиссер.

— Что? — Он шевельнулся, руки соскользнули с руля.

— Виктория ничего не делает просто так. Она увлекла вас в клуб, попросила позвонить… Вы ей понравились как мужчина.

— Нашелся получше, — он усмехнулся, — ведь почти сразу она переключилась на вас.

— Это да. А что, если вы понадобились ей в качестве профессионального литератора?

— При живом-то муже?

Он опять усмехнулся, но в зеркальце я поймал его глаза — холодный зоркий блеск, беспощадный… Внимание, крутой поворот!

— За воскресным ужином ваш друг проговорился: прошел слушок, идеи носятся в воздухе… Вы задумали экранизацию «Египетских ночей»?

— Толку-то! Кому из режиссеров ни предлагал — все отказались. Денег нет.

— Действие происходит в наши дни?

— Да, да, задумал! Именно в том аспекте, о котором рассказал мне сегодня Боб… Точнее, Рита, ей безумно понравилось.

— Плагиат?

— Исключено! О моих планах никто не знал.

— А Боря с Ритой?

— Никто!

— Вы удивились, когда в клубе Виктория заговорила с вами о пушкинской экранизации?