Век Екатерины - [103]

— Вы нарочно мне уступили, Поль. Я заметил.

Хмыкнув, подросток подтвердил:

— Разве что чуть-чуть.

— Никогда не делайте этого больше, — твердо проговорил царевич. — Коли дружим, то должны мы дружить на равных, без оглядки на то, что моя гранд-мэр[71] — государыня.

— Обещаю, сударь.

Вскоре они расстались: Поль отправился путешествовать за границу.

2

Ехали в дорожной карете Строганова-старшего, управлял лошадьми крепостной кучер, а дорогу показывал нанятый специально шевалье де Ла Колиньер, он же медик, он же управляющий общим хозяйством — вроде старший в группе. Барчуки скакали каждый со своим гувернером: Строганов Павел — с Роммом, Строганов Григорий — с де Мишелем. Воронихин — сам по себе, но имелся еще и общий слуга, Франсуа Клеман, чтоб таскать саквояжи, чистить обувь и одежду, бегать за продуктами. Словом, восемь человек. Двигались неспешно, по почтовому тракту, между станциями — два-три часа пути; а на станциях можно отдохнуть, переночевать, отобедать или выпить чаю, посетить туалетную комнату; впрочем, по нужде останавливались и где-нибудь просто по дороге. В промежутках между станциями занимались кто чем: де Мишель большей частью спал, Ромм читал книжки, а бароны и Воронихин перекидывались картишками. Шевалье де Ла Колиньер то и дело прикладывался к баклажке с вином и, дойдя до определенного градуса, начинал рассказывать случаи из своей медицинской практики, да с такими подробностями, от которых тошнило; словом, уже к Варшаве надоел всем ужасно, и хотелось стукнуть его чем-нибудь тяжелым, чтобы помолчал хоть какое-то время.

В Пруссии провели около двух месяцев, побывав в Берлине, Потсдаме и Дрездене, а затем в других германских самостоятельных княжествах, в том числе в Кёльне и Штутгарте. Воронихин усердно рисовал, остальные просто глазели на старинные здания, на полотна в картинных галереях, экспонаты музеев и практиковались в немецком. Посещали концерты. Пробовали местную кухню, а мсье Колиньер налегал на вина и пиво, не стесняясь щипать служанок пониже спины. А когда в Штутгарте он вообще пропал на три дня и три ночи и затем предстал перед остальными попутчиками совершенно опухший, с «фонарем» под глазом и с прискорбием объявил, что его ограбили и теперь у них не имеется ни единого пфеннига, чтобы продолжать путешествие, Ромм, вознегодовав, совершил у них в группе «государственный переворот» — взял правление в свои руки, указал Колиньеру на дверь и сказал, что в его услугах больше нет нужды.

Шевалье пытался не сдаваться без боя, но мсье Шарля поддержали все остальные, и пьянчужке в результате пришлось убраться.

Подсчитали средства, оставшиеся у каждого в кошельке. Ромм заверил: денег хватит, чтоб доехать до его родного города во Франции — Риома; в тамошнем банке он имеет кругленькую сумму, на которую можно протянуть до того, как от Строганова-старшего привезут по почте из Петербурга компенсацию. Так и порешили.

Воронихин подумал: «Все-таки во Францию. Александр Сергеевич не зря опасался. Впрочем, Риом — еще не Париж. Нравы там, наверное, не такие скверные, чтоб испортить нашего Попо».

Чувствуя приближение отчего дома, мсье Шарль расцвел. Он сиял, а его глаза за очками и лысина сверкали. Сообщая подробности географии и истории края Овернь, гувернер превзошел в болтливости шевалье де Ла Колиньера. И, конечно, не преминул подчеркнуть, что его семейство — не последнее в здешних краях, так как папа Ромм, ныне давно покойный, состоял прокурором этого городка. А теперь здесь живет престарелая мадам Ромм с тремя дочерьми.

Их карета остановилась у трехэтажного серого дома на улице Мариво, все балконы в цветах и зелени, а наставник, распахнув дверцу, стоя на подножке, громогласно крикнул:

— Эй, Мари, Жанна, Изабель! Где вы там? Брат вернулся!

В окнах появились любопытные лица, из ближайших лавочек высыпал народ, люди начали восклицать: «Шарль вернулся! Шарль! Да в какой шикарной карете! Настоящий аристократ!»

На балконе второго этажа появилась пухленькая дама в чепчике, посмотрела вниз и, всплеснув руками, проговорила:

— О, мон Дьё![72] В самом деле Шарль!

— Что, узнала? — рассмеялся господин гувернер.

— Ну, еще бы. Думаешь, если у тебя теперь лысина, стал умнее? — И поспешно скрылась.

Вскоре из парадного показалось все их семейство: посреди шла сухонькая старушка с серыми тусклыми глазами и наполовину беззубым ртом — нижние клыки вылезали на верхнюю губу, как у бегемота; три сестры в одинаковых чепчиках и шейных платках, только юбки разных цветов, но неяркие; а за ними кудлатый песик. Со слезами на глазах стали обнимать, целовать любимого сына и, соответственно, брата. Он их успокаивал:

— Хватит, хватит плакать. Все же хорошо — я приехал.

Познакомил со своими попутчиками. У мадам Ромм появилась в лице растерянность:

— Дорогой Шарль, как же мы поселим у себя этих знатных господ? Столько человек сразу не поместятся. И куда поставить карету с лошадьми?

— Ах, маман, не переживайте. Господа устроятся в лучших номерах на постоялом дворе. Там же разместим и коней с каретой. Я обязан быть при моем подопечном, так что не стесню вас тоже. Мы придем к вам в гости отобедать. Приготовьте моих любимых улиток, запеченных в раковинах, — русские не пробовали таких, я думаю.