Вегетарианка - [20]

– Ёнхе, ответь, пожалуйста. Ну, скажи хоть что-нибудь.

Он подумал уже положить трубку, как вдруг облегченно выдохнул.

– …Вода кипит.

Ее голос был невесомым, словно пух. Он не звучал ни угрюмо, ни отрешенно, как у больного, и ясным или радостным его тоже нельзя было назвать. Это был безучастный голос человека, который ничему в этом мире не принадлежит, застряв где-то между бытием и небытием.

– Надо пойти выключить газ.

– Ёнхе, я…

Она собиралась закончить разговор, поэтому он поспешно сказал:

– Ничего, если я сейчас приеду к тебе? Ты не собираешься сегодня никуда выходить?

После недолгого молчания раздались короткие гудки. Он опустил трубку. Ладонь была мокрой от пота.

* * *

Запретные мысли о свояченице появились у него точно лишь после того, как он услышал от жены о монгольском пятне. А до этого их совсем не было. Теперь же он вспоминал, какой видел ее в своем доме, пока она жила с ними, и в нем поднималось желание, как будто он заново переживал прошлое. Вот она на лоджии с потерянным видом растопырила пальцы и рассматривает тень от них; вот она в ванной моет его сына, а из-под ее широких тренировочных брюк выглядывают белые лодыжки; вот она смотрит телевизор, сидя в небрежной позе, чуть наклонившись вперед, ее ноги немного раздвинуты, а волосы растрепаны, – он чувствовал, как тело становится горячим каждый раз, когда ее облик всплывал в памяти. И на всех этих воспоминаниях стояла печать в виде монгольского пятна, этой атрофирующейся отметины, которая синеет на попках или спинах детей, но по мере их взросления постепенно исчезает. То, что он чувствовал, представляя себе ее ягодицы, отдаленно напоминало восторг, испытанный им, когда-то давно, при первом нежном прикосновении к попке голенького сына. В его воображении эта часть ее тела была залита ярким светом.

Даже то, что она не ест мясо – только крупы, салаты из трав и сырые овощи, – так хорошо сочеталось, что казалось ему теперь, с наличием у нее монгольского пятна, похожего на синий цветок, что разделить эти две вещи он уже не мог, и то, что кровь, излившаяся из ее вен, впиталась в его рубашку, высохла и, затвердев, приобрела темно-коричневый, как у фасолевой каши, оттенок, он стал воспринимать как тревожащий намек на его необычную судьбу, намек, не подлежащий расшифровке.

Ее маленькая квартира находилась в тихом переулке недалеко от женского университета Д. Как велела жена, он купил фрукты и стоял перед домом в несколько этажей, держа пакеты в обеих руках. В них были мандарины с острова Чечжудо, яблоки, груши и даже несезонная клубника. От тяжести ныли руки и плечи, но осознание того, что ему предстоит войти в ее квартиру и оказаться с нею с глазу на глаз, вызвало в нем что-то похожее на страх, и он стоял, не решаясь войти.

Наконец, сначала опустив пакеты, он открыл крышку мобильного телефона и набрал ее номер. Ровно десять раз прозвенела трель, но она не ответила. Он взял фрукты и стал подниматься по лестнице. На третьем этаже, дойдя до угла коридора, нажал кнопку звонка с номером 16. Как он и предполагал, никто ему не открыл. Тогда он повернул дверную ручку. Дверь неожиданно оказалась незапертой. Он снял бейсболку, чтобы вытереть холодный пот, увлажнивший волосы, и снова надел ее. Поправил на себе одежду, глубоко вздохнул и наконец открыл дверь.

* * *

Квартиру, окнами выходившую на юг, до самой кухни наполняли теплые лучи октябрьского солнца, придавая всему некую таинственность. Знакомая на вид одежда – очевидно, перешла от жены – разбросана по полу, кое-где были комочки пыли толщиной с палец, однако квартира почему-то не выглядела грязной. Может быть, оттого, что в ней почти отсутствовала мебель.

Он оставил в прихожей пакеты, оттягивавшие руки, снял обувь и прошел в комнату. Свояченицы нигде не было. Куда она делась? Зная, что он придет, куда-то ушла? Даже телевизора нет, лишь две розетки и рядом с ними отверстие для антенны тоскливо глазели на него со стены. Телефон, установленный женой, одиноко занимал свое место в гостиной, которая одновременно служила и спальней, в углу располагался пружинный матрас, а на нем мягко пушилось одеяло, и выглядело это спальное место как пещера, из которой только что выполз человек.

Это произошло в тот миг, когда он наполовину раздвинул дверь на лоджию, почувствовав легкую духоту. Неожиданно уловив какое-то движение, он резко повернулся. И перестал дышать.

Она выходила из ванной. Оттуда не доносилось никаких звуков, поэтому он даже представить себе не мог, что она там. Но что действительно повергло его в изумление, так это ее нагота. Без единой капли влаги на обнаженном теле она стояла в полной растерянности, даже немного испуганная. Затем одну за другой подобрала с пола разложенную одежду и прикрылась ею. Не потому, что устыдилась или почувствовала себя неловко, – ее поведение ясно показывало, что она просто действует так, как следует действовать в такой ситуации.

Пока она без всякой суеты одевалась, даже не отвернувшись от него, ему следовало отвести глаза или поспешно выйти из комнаты. Однако вопреки всем правилам морали он стоял как вкопанный и пристально разглядывал ее. Она была не такой худой, как в начале своего вегетарианства. Еще в больнице она стала понемногу прибавлять в весе, и, благодаря тому, что хорошо питалась у него дома, поправилась, и груди ее нежно округлились. Талия, к его удивлению, круто изгибалась вогнутой линией, волосы на лобке не отличались густотой, а линии ног от бедер до лодыжек, пусть им не хватало объема, не имели ничего лишнего и смотрелись очаровательно. Это тело не вызывало сексуального желания, скорее, его хотелось спокойно созерцать. Осознание того, что ему не удалось увидеть монгольского пятна на ее попе, пришло к нему лишь после того, как она полностью оделась.