Ведуньи - [126]
– Как это тебе удалось?..
Она тихо отвечает:
– Да я заметила, что он с этим гребнем из дома выскользнул. И потом, я его в твоей комнате видела. Вот я и подумала, что тебе, может…
Я молча беру у нее гребень. Говорить я не могу – мешает застрявший в горле комок.
Как только Бетт уходит, Энни сползает с моих колен. Сперва она стоит передо мной, сжимая кулаки и гневно сверкая глазами из-под упавших на лицо волос.
– Ты меня отдавала! – кричит она. Потом бежит в соседнюю комнату и ничком плюхается на постель.
А я продолжаю сидеть за столом, вертеть в руках костяной гребень и вспоминать. Я тогда пришла на реку. Это было уже после того, как Дэниел показал нам лунную рыбку, но еще до Майского дня. И еще до того, как он впервые осмелился к нам в дом прийти. В воздухе сильно пахло илом и речной водой, а Дэниел говорил мне:
– Я все надеялся тебя здесь встретить. Хотя специально тебя и не искал. Но реку я очень люблю и часто здесь бываю. Ну, не то чтобы часто, но все-таки…
Я смотрела на него и видела, как на щеке у него расплывается свежий синяк, под которым даже его веснушки не видны. Смотрела и не могла понять, что же в нем такого особенного. А он как-то протяжно выдохнул, покачался на каблуках, посмотрел в небо и сказал:
– А сестренки твоей почему сегодня нет? – Голос его звучал как-то глухо, словно кто-то выкачал у него из легких весь воздух, и я спросила:
– Ты, случайно, не болен?
Он засмеялся:
– Хороший вопрос!
Я отвернулась и стала смотреть на воду. Но, даже не глядя на него, чувствовала, как неловко он переминается с ноги на ногу. Потом он снял шапку, пригладил волосы, откашлялся. И тут я у него спросила:
– А в реке ты когда-нибудь купался? По-настоящему, с головой?
– О да, еще бы! Это так здорово, особенно в жаркий день. Но ты, по-моему, воду не любишь, да?
И он улыбнулся. Он вообще часто улыбался; по-моему, даже слишком часто. И улыбка у него была такая открытая, что я невольно тоже начинала улыбаться. Мне было хорошо с ним рядом. Я чувствовала исходившее от него тепло, и пахло от него приятно – сеном и лошадьми.
– Ой, что это я? – сказал он с ноткой удивления, хотя это и вышло у него не слишком убедительно. – Я же совсем забыл, что у меня есть для тебя маленький подарочек. – И он протянул мне костяной гребень. Это была очень красивая вещица; я такие и видела-то раза два в жизни и уж точно сама никогда такого гребня не имела. – Этот гребень моей матери принадлежал, – пояснил Дэниел. – Мне показалось, он очень даже мог бы пригодиться для твоей сестренки. Надо же ей как-то с этими волосами… – И он жестами изобразил спутанные лохмы Энни.
Я неторопливо рассматривала подарок, водя пальцем по резному краю гребня, по острым зубчикам. А когда снова подняла глаза, Дэниел уже шел обратно через рощу в деревню и был почти не виден за стволами деревьев.
И вот я снова держу в руках этот гребень, но каким же далеким кажется мне тот день. И та жизнь – она словно совсем другой девушке принадлежит. Я беру гребень обеими руками, прижимаю его к груди и кладу на стол. Вздыхаю. Потом наливаю в чашку молока и подношу к маминым губам. Но она на меня даже не смотрит.
Сперва мне кажется, что уже наступило утро, что это просто яркий свет зари просвечивает сквозь дыры в стенах и крыше. Но свет какой-то странный – неровный и не усиливающийся, как при разгорающейся заре, а как бы мигающий и кольцом охватывающий наш дом со всех сторон.
Что-то явно случилось, но я не понимаю, что именно. Я встаю, подхожу к двери и, глядя в щели дверной створки, пытаюсь понять, что это за свет то вспыхивает, то гаснет возле нашего дома.
Снаружи доносится кашель, и моему терпению приходит конец.
Я не даю себе времени, чтобы начать бояться и колебаться, и резко распахиваю дверь. Ни за что и никому я не позволила бы настолько меня запугать, чтобы я так и осталась взаперти в собственном доме.
Зрелище, открывшееся моим глазам, можно было бы назвать прекрасным, если бы оно не было столь угрожающим.
Повсюду в ночи виднеются всплески желтых огней; огни эти полукругом расположились перед нашим домом и словно плывут в темноте, хотя я знаю, что их держат чьи-то невидимые руки. Однако огни и те, что их принесли, все же держатся довольно далеко от нашего крыльца, опасаясь подойти ближе, ибо тогда их может настигнуть наше проклятие. Но как же их много! Должно быть, здесь собралась почти вся деревня. И у меня вдруг мелькает мысль: а который из этих факелов держит Дэниел?
Я так и стою в дверях. Энни уже уснула, а мама продолжает что-то шептать и плакать, скорчившись на постели своего погибшего сына. А я все стою и словно любуюсь этим прекрасным и страшным зрелищем – огнями факелов, мерцающими в темноте.
А над головой звездное небо
Это было ошибкой. Зря он пришел на берег реки. Все равно что ткнул пальцем в открытую рану.
Он готов был гладить землю в каждом из тех мест, где они вместе сидели, собирали хворост, разжигали костер. А вот здесь они устроили себе свое первое брачное ложе. А там входили в воду, и он учил ее плавать. А на этом месте он подарил ей материно кольцо. Ему страстно хотелось вернуть все это, сделать так, чтобы то, во что он так верил, оказалось правдой, и он злился, сознавая собственную слабость; он ведь не просто пал жертвой ее магических чар, но и до сих пор находился под их воздействием. Он вынул из кармана подаренный ею камень и подумал: может, стоит все-таки повесить его на дерево, вдруг она придет?
Добро пожаловать в Уэлсли-Кроуфорд… Ханна Уэлсли провела всю свою жизнь в коридорах семейного отеля, прославленного и процветающего Уэлсли-Кроуфорд — одного из самых дорогих, самых роскошных отелей в Чикаго, Уэлсли-Кроуфорд — то, чему Ханна посвятила всю свою жизнь и карьеру. Ежегодный бал-маскарад в отеле — событие года, но в этом году с Ханной случилось нечто большее, нежели привычная раздача масок гостям. После таинственного рандеву на уединённом лестничном пролёте с неотразимым и неизвестным мужчиной Ханна будет увлечена раскрытием личности своего любовника, спрятанной под маской.