Ведуньи - [125]
Дэниел колебался. Молли, милая глупая Молли. Такая слабая, управляемая…
Но ведь те чувства, которые он испытывал к Саре и называл любовью, оказались ненастоящими. Они даже не были его собственными чувствами, а он и не подозревал об этом.
– Да, – сказал он, – я стану о ней заботиться и любить ее.
В комнате Сары все было по-прежнему. Постель аккуратно застелена, на уголке лежит стопка чистой одежды, под которой, как Дэниел знал, она прячет кольцо, надеясь, что вскоре сможет носить его совершенно свободно. Никогда теперь этому не бывать.
Она обманом завлекла его в свои сети и вынудила подарить ей это кольцо. Что ж, теперь он имеет полное право взять его назад.
И все же он с наслаждением вдыхал еще витавший в воздухе аромат ее кожи.
Опасаясь подойти ближе
Бетт принесла нам узелок с едой – в точности как это по воскресеньям делала и я. Хлеб, масло, сыр, ломтики грудинки, листовой салат. Да еще и кувшин молока прихватила.
– Ешь, – говорит она. Берет меня за плечи, подводит к столу, потом замечает Энни, застывшую в дверях на одной ноге, и ласково ей кивает: – И ты тоже иди сюда.
Энни вопросительно смотрит на меня, я подзываю ее, и она моментально влезает на табурет, приваливается к моему боку и хватает кусок хлеба.
А Бетт сочувственно смотрит на мать, которая свернулась клубком на постели Джона, гладит его одеяло, все время что-то шепчет, но нам не говорит ни слова.
– Мне очень жаль, что так получилось, – говорит Бетт. – Ты же знаешь, Сара, что я пыталась, но не смогла их остановить. Я просто не знала, как это можно сделать. Я уж хотела к магистрату пойти, да меня Натаниэль остановил. Сказал, что вам от этого только хуже будет.
– Натаниэль был прав, – говорю я.
Бетт вздыхает, разглаживает свой передник, потом, словно решившись, советует:
– Может, тебе отсюда уехать? Ты же хорошая доярка, сумеешь и в другой деревне работу найти.
– А Энни? А мама? Куда я без них поеду? А если мы втроем в чужую деревню явимся, так ты и сама знаешь, что каждый подумает.
Бетт горестно кивает. Сидит, понурившись, а я говорю:
– Некуда нам троим отсюда ехать. В любой деревне все кончится тем же, что и здесь.
Сердито фыркнув, Бетт принимается возражать:
– Не может такого быть! Тут я с тобой не согласна. Ведь должен же быть какой-нибудь выход! Могу я хоть что-то для вас сделать, что в моих силах?
У меня мимолетно мелькает мысль о той маленькой стопке чистой одежды, которую я оставила в своей бывшей комнате на постели. Я, разумеется, не посмела туда вернуться и забрать свои вещи. Там не только одежда. Там браслет и кольцо, которые мне подарил Дэниел.
– Да и так тебе большое спасибо за то, что еды нам принесла, – говорю я.
– Я бы и еще что-нибудь с радостью для вас сделала.
Слова сами собой срываются у меня с языка, и каждое из них словно отрывает кусочек моей души:
– Ты можешь взять к себе Энни.
Они обе вскакивают, как ужаленные. Бетт смотрит на Энни, Энни – на меня. Она больше не жует, хотя рот у нее набит битком.
Бетт издает какой-то жалкий смешок.
– Я… взять… нет, ты, видно, совсем разум утратила…
Энни вдруг выплевывает свою жвачку прямо на стол. Сжав кулаки, она гневно смотрит на Бетт и рычит.
– Ничего я не утратила. Возьми ее и береги. У тебя она будет в безопасности. Ты же так хочешь стать матерью, а этому ребенку грозит беда. – Я машинально вытираю Энни рот рукой и, нахмурив брови, прибавляю: – Вообще-то она обычно ведет себя куда лучше, чем сейчас.
– Но ведь она же… они все равно ее узнают, это ничего не даст… – Глаза Бетт так и горят, когда она смотрит на Энни. Я знаю, в мечтах она уже представляет себя ее матерью.
Я поднимаю Энни на руки и несу ее вокруг стола к Бетт.
– Вот, бери ее, – говорю я.
Энни с воем вцепляется в меня обеими руками, скалится, рычит на Бетт, а мама все продолжает что-то шептать, ничего не видя вокруг. Она настолько потрясена потерей одного ребенка, что не замечает, как теряет и второго.
– Возьми ее, – говорю я и пытаюсь передать сестренку Бетт. – Возьми и береги.
Энни, заливаясь слезами, пронзительно кричит: «Нет, Сара, нет!», обхватывает меня руками и ногами. Я чувствую, как рыдания сотрясают все ее тело, ее слезы обжигают мне шею и плечи, и я тоже не в силах сдержать слезы.
Бетт чуть отступает от нас, качает головой и тоже плачет.
– Я не могу ее взять. Ей нужна ты.
Пальчики Энни впились в мою шею, она обвила ногами мою талию, сцепив их на спине, и я понимаю, что ни оторвать ее от себя, ни расстаться с ней я не смогу. Даже для того, чтобы ее спасти. Я без сил падаю на табурет, прижимаю Энни к себе и прячу лицо у нее на плече.
– Все хорошо, – шепчу я ей, – все будет по-прежнему. Ты останешься со мной.
Бетт, хлюпая носом, откашливается, кивает в знак согласия и поспешно вытирает рукой глаза.
– Ну, вот и ладно. А еду я сама вам стану приносить. Но ты, Сара, все-таки подумай об отъезде. Магистрат все по домам ходит, все спрашивает – и насчет преподобного Уолша, и насчет сатаны, и насчет колдовства. Боюсь я за тебя.
Из кармана юбки она вытаскивает кошелек и достает оттуда гребень, сделанный из кости. Тот самый, что я и раньше много раз видела.
Я прижимаю пальцы к губам:
Добро пожаловать в Уэлсли-Кроуфорд… Ханна Уэлсли провела всю свою жизнь в коридорах семейного отеля, прославленного и процветающего Уэлсли-Кроуфорд — одного из самых дорогих, самых роскошных отелей в Чикаго, Уэлсли-Кроуфорд — то, чему Ханна посвятила всю свою жизнь и карьеру. Ежегодный бал-маскарад в отеле — событие года, но в этом году с Ханной случилось нечто большее, нежели привычная раздача масок гостям. После таинственного рандеву на уединённом лестничном пролёте с неотразимым и неизвестным мужчиной Ханна будет увлечена раскрытием личности своего любовника, спрятанной под маской.