Ведьмы - [3]
— Первого ребёнка, который исчез неизвестно куда, звали Ранхильд Хансен. Это была девчушка лет восьми, она играла на лужайке вместе со своей маленькой сестрой, а их мама пекла хлеб на кухне. Вот мама вышла на улицу, чтобы подышать воздухом, и спрашивает малышку:
«А где наша Ранхильд?»
«Её увела с собой какая-то высокая леди», — отвечает дочь.
«Что за леди?» — удивляется мать.
«Высокая леди в белых перчатках», — объясняет девочка.
И с тех самых пор, — сказала мне бабушка, — никто больше не видел бедной Ранхильд.
— А её искали? — спросил я.
— Ещё бы! На много километров вокруг. Весь город помогал искать её, но девочку так и не нашли.
— А что же случилось с остальными пропавшими детьми?
— Они исчезли так же, как и Ранхильд. Каждый раз какая-то незнакомая леди проходила мимо того дома, из которого пропадали дети.
— Но как же они исчезали? — снова спросил я.
— Особенно необычным был второй случай, — начала рассказывать бабушка. — Это была дружная семья по фамилии Христиансен. В согласии и ладу они жили в Холменколлене. А в гостиной их дома висела старинная картина, которой они весьма гордились. На картине был изображен двор фермерской усадьбы с уточками. Людей художник не изобразил, только стайку уточек на зелёной траве, а на заднем плане — фермерский дом. Красивая и большая была картина!
И вот однажды их дочка Сольвейг вернулась из школы, она грызла прекрасное яблоко, которым её угостила встретившаяся ей женщина. Так Сольвейг сказала. А на следующее утро кроватка Сольвейг оказалась пустой. Родители всюду искали девочку, но найти не смогли. И вдруг отец закричал:
«Вот же она! Наша Сольвейг кормит уточек!»
Отец показывал на картину, которая висела на стене, и, правда, все увидели на холсте Сольвейг. Она была там, на лужайке среди уточек, с корзинкой хлебных крошек, которые, казалось, она вот-вот бросит птицам.
Несчастный отец подбежал к картине и прикоснулся к холсту, к изображению дочери. Но это не помогло. Девочка по-прежнему оставалась частью картины, фигуркой, написанной на холсте масляными красками.
— А ты, бабушка, сама видела эту картину? И девочку на ней?
— И не раз, — ответила мне бабушка. — Но вот что странно: девочка словно бы передвигалась внутри картины. Однажды все увидели, что она уже не во дворе, а в доме и выглядывает из окошка. А в другой раз она оказалась в левой части картины и держала маленькую уточку на руках.
— И что же, вы замечали какое-то движение?
— Нет, никто не замечал. Где бы она ни была: на лужайке или в окошке дома, — она была неподвижна, как любое другое изображение на холсте.
— Это так удивительно, так странно.
— Но самым непонятным было то, что девочка на полотне росла. Лет через десять она превратилась в прелестную девушку, а потом в милую женщину лет тридцати, а ровно через пятьдесят четыре года со дня этого ужасного события изображение её навсегда исчезло из картины.
— Она умерла? — воскликнул я.
— Как знать… — задумалась бабушка. — В мире, где живут ведьмы, столько таинственного…
— Ну вот, два случая ты мне уже рассказала. А что стало с третьим ребёнком?
— Третьей была малышка Биргит Свенсон, — продолжила свой рассказ бабушка. — Она жила как раз через дорогу от нашего дома. Однажды всё её тело покрылось птичьими пёрышками, и она превратилась в большого белого цыплёнка. Родители несколько лет держали её в маленьком загоне в саду, и она несла яйца.
— А какого цвета? — поинтересовался я.
— Тёмные, коричневатые, — пояснила бабушка. — Я никогда в жизни не видала яиц такой величины! И до чего же вкусные получались из них омлеты!
В изумлении созерцал я свою бабушку, восседавшую в кресле, словно сказочная королева. Её глаза потемнели и затуманились. Казалось, что она всматривается во что-то очень далёкое…
Единственно реальной вещью оставалась бабушкина сигара, облачко дыма от которой окутало её голову.
— Но ведь девочка, ставшая цыплёнком, всё-таки не исчезла! — воскликнул я.
— Да, Биргит не исчезла. Она жила довольно долго.
— Бабушка, но ты ведь говорила, что все дети пропадали, — сказал я.
— Я ошиблась, ведь я уже стара, не могу же я всё помнить.
— Ну, а что случилось с четвёртым ребёнком? — не унимался я.
— Это был маленький мальчик Харальд. Однажды утром его кожа покрылась желтовато-серыми пятнышками, потом она стала жёсткой, и по ней пошли трещины, а к вечеру малыш окаменел…
— Стал каменным? По-настоящему каменным?
— Да, гранитным. Если хочешь увидеть, я отведу тебя к нему. Родные всё ещё держат его дома, он стоит в холле, словно маленькая скульптурная фигурка. Гости прислоняют к нему свои зонты.
Я был ещё маленьким мальчиком, но какие-то сомнения всё же зародились в моей душе. Мне не верилось, что бабушка говорит правду.
И хотя рассказывала она убедительно, с необыкновенно серьёзным выражением лица, и смешинки не искрились в её глазах, а губы не улыбались, я почувствовал, что всё больше и больше изумляюсь услышанному.
— Ну, продолжай же, продолжай! — настаивал я. — Ты ведь говорила мне, что их было пятеро.
— А тебе нравится аромат, исходящий от моей сигары? — неожиданно спросила бабушка.
— Не знаю, я ещё маленький, — уклонился я от ответа.
