Ведьмина внучка - [11]
– Ты Гальку мою не трожь. Не твоего ума дело, – осаживала её Антонида. – Откуль у их деньги возьмутся, с рынка брать? У их своё есть, домашнее, у их мать есть!
Колючими злыми словами Антонида словно отделяла Женьку от младших детей, отгораживала, отодвигала… Женьке было обидно: она одна матери помогает, одна о ней заботится, а мать её отталкивает. Не любит. Гальку с Колькой любит, а её, Женьку, нет! И Ольку на всю жизнь калекой сделала.
Ничего не болит
«Спину-то врачи не могут вылечить, так и ходит в корсете. Зимой-то ничего, а летом жарко под ним, а снять нельзя – больно!» – Из тёткиных глаз горошинами сыпались слёзы, она жалела дочь, но Рита ей всё равно не верила. Ей слишком хорошо помнилось, как Женя с маленькой Олькой приезжала к ним за продуктами. По магазинам ходили вчетвером: Ритина мама, Рита, Женька и шестилетняя Олька. Колбасу продавали по килограмму в руки (они брали четыре), сливочное масло и конфеты тоже «отпускались» строго по норме. Так же было со всем остальным.
– Оставь ты её дома, не жалко тебе по магазинам ребёнка таскать, по очередям, – просила Вера Сергеевна. Но Женька упрямо брала с собой дочку, не желая терять положенные на ребёнка килограммы, граммы, пачки и пакеты. Они обходили все магазины в округе, и в каждом приходилось стоять в длинной очереди.
– Маа-аа, пойдём уже, я не хочу стоять, я устала, – ныла Олька, и у Риты сжималось сердце – в самом деле, девочка устала, еле на ногах стоит. Они все уставали за «магазинные» дни неимоверно. А тут – ребёнок…
– Устала стоять? Дак не стой, на улицу иди. Рита, побудь с ней там, – решала проблему Женька. – Как очередь подойдёт, я крикну.
Рита с Олькой выходили на улицу и стояли, стояли, стояли… «Давай поиграем во что-нибудь?» – предлагала Рита, но Олька мотала головой: « Не хочу. Я домой хочу». Рита пробовала увещевать девочку.
– Не капризничай, ты уже большая, должна понимать: маме одной столько всего не дадут, а надо продукты купить, у вас же там ничего не купишь. Мама тебе купит колбаски, конфет московских шоколадных… Неужели не можешь немножко потерпеть?
– Не могу-уу! Я давно уже терплю, мне спинку больно, – хныкала Олька. Рита гладила её по светлой чёлке, прижимала пальцем Олькин нос – «Дзинь-дзинь, трамвайчик отправляется!» Поправляла воротник пальтишка, по-новому завязывала шарфик. От Ритиной ласки Олька начинала плакать уже по-настоящему, и Рита с тревогой всматривалась в налитые слезами глаза троюродной сестрёнки.
– А мама знает, что тебе больно? Давай ей скажем, и она не будет тебя брать, дома посидишь… Ты не испугаешься? Не боишься одна? (Олька помотала головой: «Меня мама часто одну оставляет, я большая уже») – Вот и хорошо, вот и молодец. Я тебе карандаши дам, краски акварельные… Мы с твоей мамой всё купим и придём, а ты пока будешь рисовать. У меня книжки есть с картинками, и куклы есть на антресоли, мы их с тобой достанем, и ты с ними познакомишься.
– Она знает, – перебила Риту Олька, которой, похоже, было уже не до кукол и не до книжек с картинками. – Я говорила, что больно. А она говорит, ничего с тобой не сделается.
Рита ненавидела Женьку. Олька страдала, а Женька считала это капризами и притворством – дети всегда капризничают, кому же нравится стоять весь день в очередях.
– Не умрёт, потерпит.
– Ты хочешь, чтобы она терпела? Чтобы мучилась весь день от боли? – наскакивала на неё Рита.
– Ничего у неё не болит, слушай ты её… Она в корсете, в нём не больно, врач сказал. Она сочиняет, притворяется, чтобы её пожалели и домой отвели, играть. Я свою дочь знаю, уж поверь мне на слово.
Рита не верила Женьке. А Ольке верила, стараясь компенсировать девочке утомительные «магазинные» дни: угощала её орехами в белой сладкой глазури (Рита варила их в сахаре, добавляя в сироп немного сливок), покупала игрушки, придумывала игры. Она была неистощима на выдумки – перевёрнутые стулья превращались в корабли, ковёр – в Саргассово море, а Рита с Олькой изображали оставшихся в живых мореплавателей (как вы уже догадались, игра называлась «Остров погибших кораблей»).
И много других чудесных игр придумывала Рита. Олька звонко смеялась, забывая про боль, которая проходила сама собой, исчезала, как по волшебству. Довольная тем, что девочка улыбается и не капризничает, Женька скармливала ей колбасу и апельсины, которых в Рязани было не купить. – «Ешь больше, мамке легче везти будет» – угощала Женька. И Олька, перемазанная апельсиновым соком, держа в каждой руке по бутерброду с колбасой, отвечала с набитым ртом: «Нее-е, я вот это шьем и вшо, в меня больше не влежет» – и в доказательство выпячивала раздувшийся от колбасы и апельсинов живот… Рита радовалась Олькиному недолгому счастью и мысленно просила бога: «Оставь ты её, не мучай больше! Ей достаточно выпало бед, ей уже хватит!»
Но настоящая беда ждала Ольку впереди.
Глава 6. Чёрная ведунья
Страшный диагноз
Шло время. Олька окончила десятилетку и готовилась поступать в институт. Институт она выбрала серьёзный – юридический, конкурс был огромный, тридцать человек на место. Не поднимая головы, девочка сидела над учебниками. И голова не выдержала – заболела. От боли у Ольки темнело в глазах, таблетки и холодные компрессы не помогали.
Дом Григория Негубина, построенный его дедом из сибирской лиственницы, оберегает от бед живущий на чердаке домовой. Даша, дочь Григория, не может простить домовому смерти матери и изощрённо мстит. Стараниями девочки домовой из доброго превращается в злого, и Дашина жизнь становится невыносимой. Несчастья случаются не с ней, а с теми, кого она любит, но в ком не течёт кровь Негубиных. Чтобы спасти от Избяного приёмную дочь, Дарья отправляет её в городской интернат… По народному поверью, злой домовой не может вернуться в прежнее доброе состояние.
Группа туристов-любителей растворилась в подмосковных лесах и исчезла, словно её и не было. Молодые, красивые, сильные, они могли бы жить, могли быть счастливы. Собственно, они и были счастливы, найдя друг друга, и им было хорошо вместе. Они исчезали по одному. Не появлялись в группе, не отвечали на звонки. Походных групп много: не приходят, значит выбрали другую. Жалко, конечно, но – вольному воля. О страшной правде никто не догадывался… В оформлении обложки использовано фото автора.
Когда от Томки ушёл муж, она не плакала. Ушёл – и слава богу! Томка всем для него пожертвовала, а он не ценил, только пользовался. Другую себе нашёл. Небось, такая же выпивоха, злорадно думала Томка, собирая мужнины вещи. А в сердце острой щепкой вонзилась обида и ворочалась там, кровоточила, не заживала: от неё, домовитой, хозяйственной, заботливой, ушёл муж. И не просто ушёл, а к какой-то пьянчужке. К собутыльнице.
Сапагины и Глинские дружили, что называется, домами. На праздники традиционно обменивались подарками. В гости ходили по очереди. В этот раз была очередь Глинских. Принимающая сторона искренне радовалась, представляя восторг друзей, которых ждал царский подарок – итальянская кофемашина «Лавацца». О том, как будут радоваться сами, они не представляли…
Сборник рассказов полумистического содержания. Написано на реальном фактическом материале. По ту сторону жизни, по ту сторону смерти, по ту сторону снов…
Время действия – девяностые годы, место действия – садово-дачное товарищество. Повесть о детях и их родителях, о дружбе и ненависти. О поступках, за которые приходится платить. Мир детства и мир взрослых обладают силой притяжения, как планеты. И как планеты, никогда не соприкасаются орбитами. Но иногда это случается, и тогда рушатся миры, гаснут чьи-то солнца, рассыпаются в осколки детское безграничное доверие, детская святая искренность и бескорыстная, беспредельная любовь. Для обложки использован фрагмент бесплатных обоев на рабочий стол.
Книга посвящена французскому лётчику и писателю Антуану де Сент-Экзюпери. Написана после посещения его любимой усадьбы под Лионом.Травля писателя при жизни, его таинственное исчезновение, необъективность книги воспоминаний его жены Консуэло, пошлые измышления в интернете о связях писателя с женщинами. Всё это заставило меня писать о Сент-Экзюпери, опираясь на документы и воспоминания людей об этом необыкновенном человеке.
«Старый дом на хуторе Большой Набатов. Нынче я с ним прощаюсь, словно бы с прежней жизнью. Хожу да брожу в одиноких раздумьях: светлых и горьких».
Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.
«Долгое эдвардианское лето» – так называли безмятежное время, которое пришло со смертью королевы Виктории и закончилось Первой мировой войной. Для юной Делии, приехавшей из провинции в австралийскую столицу, новая жизнь кажется счастливым сном. Однако большой город коварен: его населяют не только честные трудяги и праздные богачи, но и богемная молодежь, презирающая эдвардианскую добропорядочность. В таком обществе трудно сохранить себя – но всегда ли мы знаем, кем являемся на самом деле?
Этот роман покрывает весь ХХ век. Тут и приключения типичного «совецкого» мальчишки, и секс, и дружба, и любовь, и война: «та» война никуда, оказывается, не ушла, не забылась, не перестала менять нас сегодняшних. Брутальные воспоминания главного героя то и дело сменяются беспощадной рефлексией его «яйцеголового» альтер эго. Встречи с очень разными людьми — эсэсовцем на покое, сотрудником харьковской чрезвычайки, родной сестрой (и прототипом Лолиты?..) Владимира Набокова… История одного, нет, двух, нет, даже трех преступлений.
Ольга хотела решить финансовые проблемы самым простым способом: отдать свое тело на несколько лет Институту. Огромное вознаграждение с минимумом усилий – о таком мечтали многие. Вежливый доктор обещал, что после пробуждения не останется воспоминаний и здоровье будет в норме. Однако одно воспоминание сохранилось и перевернуло сознание, заставив пожалеть о потраченном времени. И если могущественная организация с легкостью перемелет любую проблему, то простому человеку будет сложно выпутаться из эксперимента, который оказался для него слишком жестоким.