Ведьмина кровь - [13]

Удивительно ловко преодолевая качку, к нам подошел Тобиас. Он принес несколько покрывал, пригоршню гвоздей и молоток.

— Отец сказал сделать так, чтобы вам не мешали, — объяснил он.

— Тогда поторопись, — Марта опустилась на колени перед миссис Риверс, которая заметалась, тяжело дыша от схваток.

— Мэри, подержи, — Тобиас передал мне покрывало.

Я подняла его как можно выше, но не дотягивалась до балок.

— Давай я. — За моей спиной оказалась Ребекка. Они с Тобиасом были примерно одного роста, и она забрала из моих рук покрывало, а Тобиас принялся его приколачивать к балкам.

— Спасибо, сэр…

— Тобиас Морси. Рад помочь. Нужно что-нибудь еще?

— Добудь воды, — отозвалась Марта, высунувшись из самодельной палатки. — Только поторопись! — Затем она обратилась ко мне: — Мэри, иди сюда.

Ребекка все время стояла рядом с матерью: протирала ей лицо, держала за руку и шептала что-то ободряющее. Роды шли тяжело, это была мучительная борьба в тесном полумраке самодельной палатки. Шторм снова свирепствовал, но мы не слышали и не чувствовали его, балансируя на уходящем из-под ног полу, стараясь помочь ребенку родиться, а матери выжить. Миссис Риверс была очень слаба, поскольку из-за тошноты почти не ела за прошедшие недели. Младенец мог оказаться здоровым — в утробе не голодают, — но он лежал в неудачной позе.

— Я вижу его! Вижу! Осторожно. Осторожно… Вот так, вот так, молодец, продолжай…

Марта выкрикивала мне, что делать, и в то же время старалась успокоить мать. Вместе мы извлекли маленькое тельце наружу. Она перерезала пуповину и шлепнула младенца по мягкому месту.

Тишина.

— Возьми ребенка, — прошептала она мне. — Я займусь Сарой, не то она истечет кровью.

Ее руки были скользкими по самый локоть. Она передала мне младенца, блестящего от влаги и слизи. Мальчик был крупный и без видимых изъянов, но он не шевелился и не кричал, а тяжело обмяк в моих руках без признаков жизни. Ко лбу прилипли темные волосики. Веки сомкнуты, кожа с прожилками, бледно-фиолетовая и тонкая, как пергамент. Он был весь измазан кровью матери, но я разглядела, что губы у него синие.

Отец посмотрел на тельце и отвернулся. Я подняла взгляд от мальчика и увидела глаза его сестры. Они прожигали меня насквозь. Ребекка стиснула безвольную кисть матери. Еще немного — и она потеряет и мать, и брата. Я ожидала, что увижу отчаянье, боль, страх, но увидела только ярость.

Тогда я представила, что бы сделала бабушка на моем месте. Я открыла и вычистила рот младенца, затем всосала содержимое носа и сплюнула. Потом осторожно вдохнула в него немного воздуха. Ребенок по-прежнему не шевелился, но мне показалось, что кожа его порозовела. Я повернулась туда, где оставили деревянное ведерко, и окунула младенца в воду целиком. Ребекка вскрикнула и тут же подскочила ко мне: видимо, решила, что я пытаюсь утопить ее брата.

Шок от погружения сделал свою работу. Мальчик всхлипнул. Звук был едва различимый, словно писк котенка, но малыш был жив. Я взяла грубую льняную рубашку и стала растирать его, а затем вручила сестре.

— Его нужно во что-то завернуть.

Она закутала его и крепко прижала к себе. Затем снова перевела взгляд на меня. Ее палец коснулся моей щеки.

— Ты плачешь.

Я огляделась. Все в гробовой тишине уставились на меня. Матросы не кричали, ветер прекратился. Буря закончилась.

21.

Младенца назвали Ной. Спустя два дня после его рождения на борт прилетели две птички: одна похожая на голубя, а другая вроде дрозда, но покрупнее. Обе — не морские. «Это знак, ниспосланный самим Господом», — сказал преподобный Корнуэлл. И Джон Риверс решил дать младенцу имя в честь этого события.

С северо-востока дует свежий ветер. Капитан велел поднять все паруса, и корабль движется ровно и быстро. Мы ждем, что со дня на день увидим землю.

22.

Ной здоров, но миссис Риверс все еще слаба. Мальчика отдали кормилице — женщине, у которой есть и собственный младенец. Марта делает травяные сборы, которые я передаю Ребекке, чтобы она заваривала их для матери.

23.

Май — июнь 1659

Вчера раздался крик: «Земля! Вижу землю!» — и все так рванули на левый борт, что корабль чуть не перевернулся. Светловолосый паренек, показавшийся мне на солнце рыжим, проворно спустился с мачты, где дежурил. Он спрыгнул с каната и подскочил к капитану, который держал наготове серебряный шиллинг. Парень взял монету, подбросил ее вверх, и она заблестела на солнце. Затем он сунул награду в карман и улыбнулся, и зубы сверкнули ослепительно-белым на его смуглом лице.

Я прибилась к остальным, чтобы разглядеть землю. На горизонте маячила темная полоса, которая напоминала облако, но корабль подходил к ней все ближе, и вот уже завиднелись холмы и скалы над пеной прибрежных волн.

Мы очутились гораздо севернее, чем рассчитывали, но вид суши — все равно радость после стольких дней в открытом океане. Элаяс Корнуэлл вышел вперед, видимо, чтобы вознести хвалу небу, но в этот момент с кватердека раздался голос капитана:

— Прошу освободить палубы. Моим людям надо работать. Мы еще не доплыли, а это земли самого Дьявола.

Преподобный открыл рот, чтобы возразить, а его бледное лицо залилось краской от возмущения, но капитан уже отвернулся и выкрикивал команды матросам — измерить глубину, спустить лодку на воду. Так что Корнуэллу ничего не оставалось, кроме как увести паству на нижнюю палубу и возглавить службу там.