Вечный всадник - [6]

Лешка смотрел на бабушку и вспоминал Афоню Гвоздева, старался отбросить грустные мысли, но постоянно возвращался к ним, глядя на старую мебель, на дедушкины фотографии, на пожелтевшие стены. Отца Лешка не видел и ничего толком о нем не знал, кроме того, что он оставил мать после Лешкиного появления на свет. Лешка жил с отчимом, человеком добрым, не бросившим его после смерти матери. Четыре года Лешка проучился в Москве, и эти годы навсегда остались в его памяти прекрасным временем. Старики не очень баловали его, но занимались с ним, много беседовали, и одноклассники были интересные ребята. Запомнились волейбольные тренировки в «Спартаке» под руководством мастера спорта, который мог не только рассказать о том или ином элементе, но и показать его. Лешка доставал в защите самые трудные мячи, в нападении мог обыграть самый плотный блок соперников, и каждый удачный бросок, каждый точный удар делали его более уверенным и на площадке, и в жизни. После восьмого класса Лешка вернулся к отчиму, поступил в техническое училище и стал учиться на буровика. Он пошел на это сознательно, зная о трудностях, но желая быть самостоятельным и надеясь в жизни на самого себя. Отчим настаивал на учении в институте, и бабушка чуть не умоляла об этом, приводя разные доводы и призывая на помощь память о матери, но Лешка стоял на своем — не хотел четыре года быть кому-нибудь обузой. «Вы старые, — говорил он отчиму и бабушке, — я вам помогать должен, а не вы мне. Я заочно учиться буду!» Но пока он документы в институт не отправлял, думая сначала получить отдельную комнату, устроить личную жизнь. Он работал и много читал. К чтению его приучила бабушка. Покупал почти всю художественную литературу, что поступала в книжный магазин «Прометей». Лешка с трудом, часто не все понимая, одолевал стихи, а в последнее время увлекся книгами, где рассказывалось о жизни замечательных и не очень счастливых людей.

Бабушка была у него единственной родственницей, и пусть они виделись раз в два года, но одно сознание, что у него есть родной человек, которому можно написать, позвонить, с которым можно посоветоваться и просто поговорить о наболевшем, о потаенном, есть человек, думающий о тебе, одно сознание этого в самые трудные минуты поддерживало Лешку Кубыкина и освобождало от вязких пут одиночества.

— Я к тебе, бабушка, еще летом приеду! — насколько мог бодро проговорил Лешка. — В отпуск!

— Зачем? Ты к морю поезжай! Загорай, покупайся! — удивленно произнесла бабушка.

— Видали мы это море! Купались, загорали! — небрежно вымолвил Лешка. — Лучше, чем у тебя, мне не бывает. Честное слово, никакие юга не нужны! А сейчас я приехал в важную командировку!

— Значит, тебя ценят, Лешенька!

— Ценят. Иначе бы в Москву не послали. Не куда-нибудь, а в Москву! И помимо командировки есть задание. Вытащить к нам самого Сергея Вощихина!

— Кого?

— Неужели, бабушка, не знаешь? Сергей Вощихин! Его часто показывают по телевизору!

— Этот мальчик…

— Какой он мальчик? Он постарше меня. Неужели тебе не нравится?

— Не знаю, Леша, может, неплохой певец, но выглядит чересчур благополучно и успокоенно. На лице ни единой нервной жилки, только сытость.

— Ну и что, бабушка? Человек отлично поет, хорошо зарабатывает, модно одевается. Не война сейчас. Не разруха. Не голодным же ходить?

— Может, я ошибаюсь, Лешенька, но в наше время в искусстве настоящие художники никогда так сытно не выглядели.

— Недоедали, наверно?

— И такое случалось. Но даже у самых обеспеченных артистов было на лице беспокойство.

— Боялись чего-то?

— Всякое бывало. Но я не о том — творческий человек, если он по-настоящему творческий, никогда не может успокоиться, он вечно стремится к чему-то новому, лучшему, интересному. Любой человек, не только связанный со сценой. Взять хотя бы твоего деда. Он мосты проектировал, они ему ночами снились, и все более оригинальные, даже практически неосуществимые в те годы. Сейчас, наверно, пришло их время. У меня просили чертежи деда. Я отдала. Помню, в сорок третьем, когда мы из эвакуации вернулись, я по ошибке взяла из них один листочек, хотела разжечь времянку, так дед его из рук вырвал и так заорал, так заорал! Как сейчас помню. Стоит посреди комнаты и орет: «Что ты наделала? Ты целую опору моста чуть не сожгла! Хуже всякого диверсанта!» Шутил дед. Любил шутить. У нас по воскресеньям всегда было весело, танцевали под патефон, смеялись, любили по вечерам гулять, а теперь выйдешь после девяти вечера на улицу — пусто. Люди дома, у телевизора. Я в позапрошлом году ездила в Кисловодск. Мы там с твоим дедом в последний раз отдыхали. Пришла я вечером на улочку, что ведет от вокзала к парку, и своим глазам не поверила: пустая улочка, случайные прохожие, а еще лет десять — пятнадцать тому назад здесь люди гуляли до часу ночи, знакомились, рассказывали друг другу интересные вещи, а люди какие… И горе повидавшие, и невзгоды разные, а веселились, умели отдыхать. Сейчас разучились, что ли? Не понимаю. И больше поют, спортом занимаются, почти не разговаривают. Это я сужу по телевизору. А мы спорили, диспуты проводили. Ты, конечно, знаешь, что такое диспут?