Вечный комендант - [2]

   И так каждую пятницу - день, который мы, в отличие от большинства нормальных людей, совершенно искренне ненавидим. А еще, ждем как пациент операцию - со страхом и нетерпением одновременно, не спасает и пивная анестезия.

   - Выбери лучшее! - восклицает директор, и чуть приседает от внезапного порыва перегара: еще бы, ведь его выдыхают сразу двенадцать глоток. Директор еще что-то говорит, но его, как учителя после обрывающего урок звонка, никто не слушает. Слова, которыми он всегда закрывает собрание, произнесены, а значит, счастливчик, сидящий ближе других к двери, займет единственный в магазине туалет, отправив остальных одиннадцать поливать клумбу в соседнем дворе.

   "Выбери лучшее" - слоган нашего магазина, вернее целой сети, если, конечно, на это определение тянут четыре магазина бытовой техники, из которых наш, на Рышкановке - последний по площади, ассортименту, количеству работников и, между прочим, по доходности.

   - А знаете ли вы, что наш магазин занимает последнее место по прибыли во всей нашей славной сети? - возмущенно вопрошает директор, намекая на то, что нас, бездельников, давно пора разогнать к чертовой бабушке и, конечно, ни словом не обмолвившись по поводу отставания по остальным критериям, с чем, собственно, и связаны проблемы с доходами.

   - И все же я верю в вас, ребята, - хрипит директор: сказывается четырехчасовая речь без перерывов, прений и референта, меняющего воду в графине, - поэтому-то мы всё еще вместе. И помните: как бы ни было тяжело, наши товары, наши цены и ваши, черт возьми, рожи должны сигнализировать покупателю об одном - выбери лучшее!

   После этих слов нас словно сдувает на улицу, где мы возвращаем природе по праву принадлежащую ей жидкость - кто сколько одолжил. Мутной струей прибивая к земле возомнившие о себе нарциссы, я мысленно констатирую, что последние слова шефа означают для меня карьерный приговор. Если работа продавца-консультанта - лучшее, что я, гуманитарий с высшим молдавским образованием, выбрал, то обсуждать мой вкус всерьез нет никакого смысла.

   В отличие от вкуса клиента, явно запавшего - я это сразу понял, как матерый охотник, чувствующий волка по оцепеневшему от тишины лесу - на новую модель Панасоника. Пятидесятидюймовый, черт возьми, плазменный телевизор, последний, заметьте, имеющийся в наличии экземпляр, и, кстати, по смешной для столь совершенной модели цене - да-да, сегодня последний день распродажи - всего сорок четыре тысячи девятьсот девяносто девять леев.

   - Прекрасный выбор! - одобрительно хлопаю я покупателя по плечу.

   Я всегда так делаю, когда чувствую, как удача безнадежно, скорее уже для вида, трепещется у меня за пазухой. Удивительно, но такая вольность сходит мне с рук, и что вдвойне странно, при общении с теми, кто продавцу не то что руки не пожмет - говорит и то нехотя, брезгливо процеживая слова сквозь зубы.

   Неторопливо обогнув прилавок, я уже начинаю выписывать чек, когда - я замечаю это боковым зрением - рядом с ногами моего клиента, упакованными в брюки от Бриони, появляется еще одна пара ног. В туфлях с завязками на щиколотках и в драпированной юбке небесного цвета, едва закрывающей колени.

   И хотя внешних признаков паники не наблюдается, внутри меня, признаюсь, уже бушует море негодования. Сейчас начнется: ой, такой уродливый, а почему такой большой, а где мы его поставим, а как он сочетается с дизайном комнаты, и прочая ерунда в этом роде. Закончится же эта пошлая эпопея стандартным сопливым хэппи-эндом: все, что мне светит - это двадцатишестидюймовый LG за несчастные восемь тысяч. Вместо, заметьте, сорока пяти штук, премиальные за которые так прекрасно вписались бы в дизайн моего кошелька!

   Господи, ну зачем брать с собой бабу? Не в сауну же приехал, за телевизором - что она в этом понимает?

   - Боже, какая прелесть! - слышу я, и ручка в моей руке заходится, как сейсмограф при двенадцатибальном толчке.

   - Именно о таком телевизоре я и мечтала! - наносит голос второй удар, и хотя я роняю ручку, дрожь в руке не утихает, наоборот, начинает трястись и левая рука, а ноги - так те и вовсе вот-вот раскрошатся, как окаменевшая сахарная вата.

   - И чудно впишется в интерьер, как раз слева от пальмы, правда, милый?

   Чувствуя себя героем дня, которого на глазах возбужденной толпы волокут на эшафот, я поднимаю глаза. Черт, все-таки надо поменьше сидеть за прилавком. Чтобы не только на юбки глазеть, но и лица иногда рассматривать. Да и как бы я ее по юбке узнал - не носила она ничего похожего на это бархатное великолепие, стоимостью, наверное, десять моих зарплат. Я вспоминаю ее дырявые джинсы, которыми она очень гордилась, благоразумно умалчивая, что носит их со школы и что дырки на коленях и заднице никак не связаны с замыслом модельера.

   Впрочем, не уверен, что узнал бы ее, попадись мне в руки даже пухлый альбом с ее недавними фотографиями. С той, прежней Олей - ну ничего общего, кроме сверкнувшей, словно дежа-вю, знакомой искорки в глазах. Дорогая светская дама - куда до нее тому колобку с переплетенными на запястье фенечками. Два совершенно разных человека с абсолютно одинаковым голосом.