Вечный Египет - [2]

Природное эстетическое чувство и тонкий художественный вкус, рано проявившиеся у Олега Витальевича, в дальнейшем сказались в его работах, посвященных искусству, культуре и архитектуре арабского мира, в частности в его статьях и книге о египетском скульптуре Махмуде Мухтаре (о котором речь идет и в настоящих очерках) и в написанной совместно с С. Ходжаш монографии о Багдаде. В этих работах чувствуется не только начитанность и профессиональная умелость автора, но и его искренняя взволнованность избранной темой, ее глубокое понимание и переживание, эстетическая интуиция, чувство меры и стиля.

С детства свободно владея немецким языком, Олег Витальевич в дальнейшем изучил арабский, английский и французский, читал по-испански, занимался одно время персидским языком. Он стремился стать востоковедом широкого профиля, и у него были для этого все данные. Мне лично он напоминал и по широте интересов, и по логике рассуждений, и по литературному стилю своих еще первых, студенческих работ русских востоковедов прошлого века, уделявших много внимания общей культуре исследования, изучению языков и собственным эмпирическим впечатлениям.

После окончания института Олег Витальевич поступил на работу в МИД СССР и был направлен в Египет. Эта страна, в которой ему довелось в разное время и в разных должностях проработать свыше 11 лет, была предметом его особой любви. Он знал все ее мифы и легенды, историю и культуру, жизнь в древности и в наши дни, ее народный язык и устную литературу,' с многими творцами которой он был знаком лично.

«Египет и Ковтунович — это тема для целого романа». Слыша подобное, Олег Витальевич не возражал. Находясь вне Египта, он вспоминал его храмы и города, колоссы и гробницы, нравы и обычаи. А приезжая в Египет, каждый раз с наслаждением погружался в нестерпимую жару, многолюдные толпы на улицах Каира, в нежную лазурь бухты Александрии, в тенистую зелень Исмаилии. Он писал мне как-то из Верхнего Египта, что готов слиться с древнеегипетским богом Солнца Амоном-Ра, а один раз, очевидно, не зная, куда деваться от зноя, все же подписал письмо: «Возлюбленный Амона-Ра, истомленный его жаркой любовью».

Он не мог судить объективно о Египте и египтянах, резко (что в общем-то не было ему свойственно) возражая против любых попыток хоть как-то критически взглянуть на египетскую реальность наших дней. Например, когда ему говорили о массовом бакшишничестве, он отвечал: «Это — не бакшишничество, а природная смекалка и предприимчивость». Конечно, он хорошо знал язвы этой страны. Но не терпел, когда кто-нибудь о ней говорил худое слово.

Ему все время хотелось возвести Египет на особый пьедестал, не видеть в нем каких-либо недостатков. Здесь он пережил много тяжелого как в личном, так и в служебном плане. Но здесь же он окончательно сформировался как разносторонний арабист с широким кругозором и многообразными интересами. И здесь же он встречался почти со всеми деятелями июльской революции 1952 года, что во многом помогло ему впоследствии при работе над кандидатской диссертацией и выполненной на ее основе монографией «Революция ’’свободных офицеров» в Египте» (М., 1984). Египтом Олег Витальевич занимался всюду и всегда. Незадолго до своей безвременной кончины он сдал в издательство последнюю книгу об этой стране. В ней сказано многое, в том числе — еще никем не замеченное и не записанное.

Долгие годы Олег Витальевич работал в Сирии и Ираке, хорошо знал эти страны, дружил со многими арабскими учеными, писателями, деятелями культуры. Он досконально изучил все закоулки старинного рынка Хамидийе в Дамаске, восхищался замечательным искусством сирийских ремесленников — ткачей, гончаров, чеканщиков, граверов, резчиков по дереву. Хозяев многих лавок и мастерских он знал лично, некоторые из них говорили по-русски. Конечно, именно в Сирии, в благодатной тени садов оазиса Гута, можно проникнуться ощущением неспешного, тягучего, «с чувством, с толком, с расстановкой», проникновенного наслаждения жизнью, которое мы раньше называли «кейфом» (был даже глагол «кейфовать», ныне замененный вульгарно-жаргонным «ловить кайф»), Олег часто рассказывал о нравах и обычаях сирийцев, о «меззе» (многовариантной и многосменной закуске, описанной многими, но каждый раз — по-разному), об их неторопливых беседах, преисполненных чувства собственного достоинства, а иногда — и превосходства по отношению к другим арабам. И, конечно, если это касалось египтян, Олег выходил из себя. Он, по его признанию, всегда предпочитал «предприимчивых и смышленых египтян» всем остальным.

Разумеется, и в Сирии он много работал, живо интересовался древностями, коллекционировал античные монеты, побывал и на развалинах сказочной Пальмиры, и в национальном музее Дамаска, и в легендарной мечети Омейядов в Дамаске. Он много рассказывал о вырубленном в голубоватых горах арамейском ауле Маалюля, о монастыре в Седнайе с иконой богоматери, писанной рукой «самого святого Луки», о великолепной цитадели древнего Халеба (Алеппо) и прекрасно сохранившемся замке крестоносцев Крак де Шевалье. Я сам повидал все это, добывав в Сирии, и, наблюдая жизнь сирийцев, не раз ловил себя на том, что многие из моих наблюдений были подготовлены, объяснены, предугаданы рассказами Олега.