Вечные любовники - [66]

В воскресенье мать месье Ланжвена привезла с собой бородатого месье Оже, весь вечер проговорившего о своем здоровье. Приехала и генеральская вдова. В тот день обманутый муж пребывал в отличном расположении духа. «Mon cheri, — шептала в телефон сестра г-жи Ланжвен, когда муж отбыл на вокзал. — C’est trop cruel»[10].

В следующую среду г-жа Ланжвен спросила Шарлотту, не затруднит ли ее поехать в Сен-Сераз на автобусе, поскольку ее мужу на этот раз с ней не по пути. Через неделю, когда она вновь поехала на автобусе, это было уже в порядке вещей. Неужели г-жа Ланжвен что-то заподозрила? Судя по тому, как она держалась, — вряд ли, но Шарлотта запомнила, каким бесстрастным тоном она говорила о связи своей сестры с помощником аптекаря, как деловито и спокойно отнеслась к тому, что, безусловно, считала нелепостью.

Сидя в кафе, где она теперь в одиночестве коротала время по средам, Шарлотта пыталась уговорить себя, что испытывает облегчение: от нее уже больше ничего не зависело. И все же, сказала бы она «нет», если бы он еще раз предложил отвезти ее куда-нибудь в красивое место, или ей не хватило бы мужества? Шарлотта отрицательно покачала головой, хотя за столиком сидела одна. Предложи он ей такую поездку, желание быть с ним оказалось бы сильней всех условностей; мужество здесь ни при чем.

В тот день она опять ходила в музей, сидела на пыльной скамейке в парке и рисовала лошадку, лежавшую рядом у скамейки. Обман по-прежнему совершался, хотя он и передумал. Его у них не отнять никому.

— Tu es triste, — сказал Ги, когда она в тот вечер пришла пожелать ему спокойной ночи. — Pourquoi es-tu triste, Charlotte?[11] — Жить в Массюэри ей оставалось всего три недели, вот почему она такая грустная, ответила она и, в каком-то смысле, сказала правду. — Mais tu reviendras[12], — утешал ее Ги, и в эти минуты она и сама верила, что вернется. Невозможно было примириться с мыслью, что больше Массюэри она не увидит никогда.

Заказчик одобрительно кивает. Он знает, что ему нужно и что хотят от него клиенты. Помимо литографий, он снабжает своих заказчиков шутливыми рисунками в тонких рамках, которые вешаются над мини-баром или телевизором. А литографии Шарлотты «Лето в Массюэри» висят в спальнях дорогих отелей, в роскошных ресторанах и залах заседаний совета директоров, а также в кабинетах промышленных магнатов.

Пока ее работодатель разглядывает то, что Шарлотта ему сегодня принесла, она видит себя идущей по массюэрийскому лесу — одинокая фигурка среди высоких деревьев. Что было в ней такого, отчего этот воспитанный, сдержанный человек ее полюбил? Да, она была по-своему миловидна, но зажата, замкнута, неразговорчива, наивна и вдобавок легковерна — английская школьница, которая не знала, как себя подать, неброско одевалась и даже подвести глаза толком не умела, да и не слишком сожалела об этом. Быть может, ее безыскусность его и привлекла? Возможно, он с удовольствием наблюдал за ее испуганным лицом, когда сказал, что подождет, пока она сделает покупки. Теперь, спустя столько лет, Шарлотте начинает казаться, что с первого же дня ее пребывания в Массюэри она заметила, что вызывает в нем интерес. В самом деле, в изумленных взглядах, которые он украдкой бросал на нее, таилась нежность, смысл которой она тогда не понимала, да и не стремилась понять. И все же, как только между ними возник frisson[13], как только связь эта проявилась в его поведении и в словах, она сразу же ощутила: находиться с ним наедине — совсем не то, что с г-жой Ланжвен, а ведь еще совсем недавно ей казалось, что она относится одинаково тепло к ним обоим. Точно так же ей теперь кажется, что месье Ланжвена она полюбила за его чувство собственного достоинства и за силу, и в то же время она хорошо помнит, что ее первые чувства к нему возникли (и были тут же с безотчетной добропорядочностью подавлены), когда об этих его качествах она еще не знала.

В день отъезда Шарлотты из Массюэри сестра г-жи Ланжвен нежно ее обняла. «Farewell»[14], — пожелала ей она и тут же поинтересовалась, что в таких случаях говорят англичане. Дети вручили ей подарки. Месье Ланжвен поблагодарил ее. Он стоял за спиной у Колетт, положив руки ей на плечи, и, сняв одну ладонь с плеча дочери, торопливо пожал руку Шарлотте. На станцию ее отвезла г-жа Ланжвен, и, когда Шарлотта, уже в машине, оглянулась, она увидела в глазах месье Ланжвена то, чего не было в них мгновение назад, — тоску, оставшуюся с того дня. Его руки по-прежнему лежали на плечах дочери, и все же казалось, что он снова, как и тогда, обращается к ней, Шарлотте. На станции г-жа Ланжвен обняла ее — так же нежно, как и ее сестра.

Забившись в угол купе, Шарлотта смотрела в окно на освещенные сентябрьским солнцем поля и горько плакала. Она слишком уважала г-жу Ланжвен, чтобы обманывать ее так же, как обманывала своего мужа ее сестра. Да и он был не тот человек, чтобы, потакая своим чувствам, причинить боль детям. Она это понимала и уважала его за это. Пока она ехала в поезде, ей было жаль себя, но со временем жалость поутихла, сделалась не такой мучительной.