Вечные любовники - [35]

— Фантастика! — прошептала она, замерев на пороге и заглядывая внутрь. Норман обнял ее за плечи и подтолкнул вперед — он боялся, как бы их не увидела горничная. Заперев дверь, он поцеловал ее. Они встречались уже почти год, и за это время поцеловались наедине впервые.

В первый день Нового года они пошли в ванную в обеденный перерыв — лучшего способа отметить годовщину их знакомства было не придумать. Поначалу Мари производила на него впечатление девушки весьма легкомысленной, однако впечатление это оказалось ложным. Верно, на вид она могла казаться распущенной, однако в действительности была особой вполне строгих правил. Забавно, что и Хильда, до времени состарившаяся и, казалось бы, к чувственной стороне жизни равнодушная, также не соответствовала своей внешности. «Я никогда не делала это раньше», — призналась ему Мари в ванной, и от этого он полюбил ее еще больше. Он любил ее невинность, простосердечие, желание остаться девственницей до свадьбы. Но поскольку он не раз клялся ей, что никогда не женится ни на ком другом, ждать наступления первой брачной ночи смысла не имело. «О Боже, я люблю тебя, — шептала она, впервые раздевшись при нем догола. — О Норман, я так с тобой счастлива!»

Со временем свидания в ванной комнате отеля сделались регулярными. Неторопливо, словно прогуливаясь, он выходил из бара на первом этаже, пересекал гигантский холл и поднимался в лифте на третий этаж. Спустя пять минут, с полотенцем в сумке, которое она специально везла из Рединга, Мари следовала за ним. В ванной они всегда говорили вполголоса и после любви садились вместе в теплую воду, держась за руки и шепотом строя планы на будущее. Ни разу не было, чтобы кто-нибудь постучал в дверь и поинтересовался, что они здесь делают. Когда они порознь возвращались в бар с полотенцем в сумке, от которого потом намокали пудреница и носовой платок, никто ни разу не задал им ни одного вопроса.

Счет теперь шел не на месяцы, а на годы. В «Барабанщике» вместо голоса Элвиса Пресли слышались голоса «Биттлз». «Why she had to go I don’t know, — пели они. — She didn’t say… I believe in yesterday». В жизнь англичан вошла Элеонор Ригби и вместе с ней сержант Пеппер. На экранах лондонских кинотеатров шли немыслимые фильмы про совершенно немыслимых тайных агентов. Гремящая, переливающаяся- всеми цветами радуги, Карнаби-стрит стала похожа на гигантскую многоцветную свалку. А свидания Нормана Бритта и Мари в ванной комнате отеля «Грейт Вестерн Роял» продолжались… Запершись, они ели бутерброды и пили вино, и он шепотом рассказывал ей об экзотических странах, про которые хорошо знал, но в которых никогда не бывал, про Багамы, Бразилию, Перу, Севилью, куда можно было поехать на Рождество; про Греческий архипелаг, Нил, Шираз, Пересполис, Скалистые горы. Им бы копить деньги на путешествия, а не тратить их на джин с мятой, который они заказывали в баре отеля или в «Барабанщике». Им бы подумать, что делать с Хильдой, но куда приятнее было помечтать, что в один прекрасный день они, взявшись за руки, будут вместе гулять по Венеции или Тоскане. Их свидания были так не похожи на «ночной голод» Хильды или на грубые шуточки, которые иной раз, на проводах сотрудника «Всего мира» в «Барабанщике», отпускал мистер Блэкстафф. На таких вечеринках мистер Блэкстафф любил, выпив лишнего, пошутить о том, что они с женой никак не договорятся: он предпочитает заниматься любовью вечером, она — утром. Он подолгу рассуждал, как трудно бывает любить жену по утрам — в любой момент в спальню могут ворваться дети, и часто углублялся в интимные детали, посвящая слушателей в сексуальные пристрастия своей супруги. Ведя беседы на эти темы, он оглашал бар громовым, раскатистым смехом и при этом то и дело доверительно толкал слушателей локтем. Однажды вместе с ним в «Барабанщик» пришла его жена, и Норману, столько всего знавшему про ее интимную жизнь, было даже смотреть на нее неловко. Миссис Блэкстафф оказалась полной женщиной средних лет в очках с разноцветной оправой — ее внешность, надо полагать, тоже была обманчивой.

Но в ванной комнате отеля Норман Бритг и Мари не думали про Хильду или мистера Блэкстаффа. Ими, пусть и на короткое время, овладевала страсть, и физическая близость — так им, во всяком случае, казалось — была освящена истинным и глубоким чувством. Любовь служила оправданием их странному поведению, ибо без любви им никогда бы не хватило мужества пойти на обман, — и в это они оба свято верили.

Но после свиданий, когда Норман продавал авиабилеты своим клиентам или сажал Мари на вечерний поезд, ему нередко становилось тоскливо. Со временем тоска эта становилась все сильнее, все неотступнее.

— Мне так грустно, — прошептал он ей как-то в ванной, — когда тебя со мной нет. Непереносимо грустно.

— Тебе придется все ей рассказать, — сказала Мари, вытираясь полотенцем, которое она специально везла из Рединга в большой красной сумке. И в ее голосе — впервые за годы их знакомства — прозвучали жесткие нотки. — Если я не рожу сейчас, потом будет поздно. — Действительно, теперь ей было уже не двадцать восемь, а тридцать один. — Разве по отношению ко мне это справедливо?