Вечность мига: роман двухсот авторов - [15]
Но земские, которых апостол уже достал своими откровениями, кричали:
— Упеки его, упеки!
И апостола, смирно сидевшего в каталажке, приговорили к гражданской казни: раздели донага и, привязав на площади к столбу, били плетьми.
— Ну что, чувствуешь на спине занозы? — мстительно скалились мясники на кровавые рубцы. — Это и есть столб времени, как ты учил!
А портные уже перебирали на свет его одежды, в которых дыр было больше, чем материи.
— Все доживают до предательства, — беззвучно шевелил апостол растрескавшимися губами.
А между тем с краю толпы незаметно пристроился Людвиг Циммерманович. Он сморкался в цветастый платок и безразлично смотрел на происходящее. Ливмя ливший дождь умывал ему руки, он брезгливо морщился и шептал, сворачивая трубочкой губы, будто пил из чайника: «Опять без меня управились…» И его прошиб пот, такой крепкий, что вокруг все расступились, а стоявшая рядом лошадь понесла с места, закусив удила.
А апостола сослали в Сибирь и сразу забыли. Только пучеглазый мальчишка провожал его из казённого дома по этапу.
— А откуда ты знаешь? — грызя заусенцы, пытал он, забегая вперёд арестантской колонны. — Про время и крест…
— Я был там, — стряхнув капли с ресниц, солгал апостол, потому что мальчишек нельзя обманывать.
Евстафий Горелич. «Мещерская старина» (1960)
ОКНО В ЛИТЕРАТУ. РУ
«Он живёт один в огромной квартире, доставшейся от жены. Двадцать лет при смерти. Болеет с душой, как другие работают. С утра до ночи у него толпятся врачи, а соседи приносят лекарства. Он пережил десяток таких помощников, но отказать ему невозможно. Не выдержав, его дочь выскочила замуж, уехала в провинцию, выписавшись из квартиры. “Сумасшедшая! — говорит он. А когда заводят речь о её возвращении, отмахивается: — Ей там лучше”. Дочь вскоре развелась и мыкается теперь по съёмным квартирам. “Пропиши хоть внуков”, — просит она. “Как у тебя язык повернулся! Дай мне спокойно умереть, и всё будет ваше!” А соседей уверяет: “В провинции детям лучше, у нас вырастут наркоманами”. “Мама, когда дедушка умрёт?” — спрашивают дети, переезжая на очередную квартиру. И действительно, когда сдохнет крыса? Все ждут его смерти. Но его не берёт ни одна зараза!
О, Господи, где же справедливость?»
Ниже, в целях правдоподобия, приводился адрес.
«Рассказ как рассказ», — подумал я, прочитав его на литературном сайте. И мне захотелось его усилить. Два дня сюжет не шёл из головы. На третий я взял нож и отправился по адресу.
Когда я пришёл, у подъезда уже толпились полицейские, а мимо несли тело под окровавленной простынёй.
Кто-то дописал рассказ за меня.
А жаль.
Лукьян Лавренюк. «Танцы в Интернете» (2011)
ХИРОМАНТИЯ В ЦИФРАХ
Один астрологический справочник утверждает, что миру, чтобы исправиться, отпущено двадцать четыре века. В этих гигантских «сутках» каждому столетию отводится «час». Таким образом, утро человечества пало на шестой век, полдень — на двенадцатый, а вечер — на современность. Это перекликается с представлениями индусов, у которых космические эры, кальпы, сменяют друг друга, также приближая стрелки мировых часов к апокалипсису.
Как земная жизнь Христа, аллегорически сжатая в год, представляет собой церковный календарь, так и эта хронометрия проецируется на хронометрию отдельного человека, — макрокосм отражается в микрокосме. Если вы родились, к примеру, в 1959, то ваш ежедневный «день рождения» приходится на 19:59. Люди одного века справляют свой день рождения в один час. При этом чтобы избежать противоречия, ведь многие родились в последнее сорокалетие века, шестидесятиричную систему ловко втискивают в десятеричную. Скажем, 1984 читается как «без шестнадцати двадцать», и совпадает с 19:44, так что родившиеся в эти годы — астрологические близнецы.
Спиритический Ежегодник. «Магия чисел» (1992)
ДУША НАРОДА
Один престарелый житель Замоскворечья поджёг свою комнату в коммунальной квартире. «Не мог вынести богатства соседей!» — признался он, когда выгорело полдома.
Когда открыли императорскую факторию на Камчатке, то сообщение с Петербургом занимало три месяца. Но вместо научных сведений о природе далёкого края в столицу приходили вороха кляуз и доносов, так что высочайшим указом курьерскую почту пришлось вскоре закрыть.
Фёдор Шляпин. «Много сплетен слыхал я в родной стороне…» (1937)
ЗАБВЕНИЕ
Умер человек. Я беру с его полки книгу. «Встретиться с N. Купить хлеба», — выцветшими чернилами написано на полях.
«У жизни долгое эхо, но смерть — великий чистильщик, — думаю я. — Встретился ли он с N? Купил ли хлеба?»
С кем, кроме Бога, разделить одиночество?
Морис Террюшо. «Бесконечность и ноль» (1908)
УДЕЛ БОГОМАЗА
Михась родился крепостным и рано осиротел. В деревне его считали придурковатым, отрядив в пастушки, и мальчишки постоянно дразнили, когда он уклонялся от детских игр. Михась целыми днями рисовал углём на стене ветряной мельницы разные фигуры и так однажды растерял стадо. Его высекли. Но вскоре всё повторилось. Тогда помещик отдал его уездному художнику, решив, что со временем выучившись ремеслу, Михась, платя оброк, принесёт больше пользы. Художник не мог нарадоваться: Михася не нужно было понукать, он всё ловил на лету, а, когда получил букварь, тотчас выучился грамоте. «Когда я чертил фигуры, — признавался он, — то думал, что слова, как говорятся, так и малюются, и, чтобы запомнить, рисовал их на стене. Но слов много, рисунки стали повторяться… А с алфавитом-то всё проще!» Читал он что попадётся, понимая с пятого на десятое и мучаясь бесчисленными вопросами: Как это свет стоит? Как всякие вещи сложились? Как одно с другим вяжется? Арифметику он полюбил чрезвычайно, услышав о четырёх действиях, сам постиг таинства дробей. А вскоре пошёл по церквам писать богородиц и спасителей. Был Михась невысок, черняв, чрезвычайно худ, с необыкновенно выразительными, добрыми глазами и слабой грудью, как показывал его прерывистый, тихий голос. В характере его была удивительная кротость и мягкость, робкий и молчаливый, он становился смелее, только когда видел, что его любят. Священное писание он знал изумительно, мог потягаться с любым монахом-начётчиком, но не благочестие влекло его к Библии, он искал в ней ответ, как устроен мир. Любознательность его обращалась на материальную природу, он думал о том, что давно было известно физике. Помещик, получивший университетское образование, расширил круг его чтения, и Михась с жадностью накинулся на Всеобщую Историю, популярную Астрономию, курс математики. Он был в восторге! (…) Через несколько лет Михась был женат на крестьянке, имел хату, добывая хлеб насущный иконами. Он решал уже трудные алгебраические и геометрические задачи, освоив естественные науки, знал законы природы, толковал о физических опытах. Библию он давно оставил, его вообще мало занимал теперь священный круг. (…) С возрастом скромность его осталась неизменна, с покорностью, без ропота сносил он свою долю, но, когда вспоминал о неволе — плакал. Выкупить его помещик отказывал, посчитав, что оброком возьмёт больше. «Больно то, — жаловался Михась, — что нас, крепостных, держат в заблуждении и невежестве!» Сейчас ему под пятьдесят, и, если внутренняя борьба не свела его в могилу, он, верно, пишет какую-нибудь Иродиаду с кинжалом над головой Крестителя. Вспоминая его, я думаю, что миллионы других маляров, бондарей, овчаров, столяров, пахарей, кучеров, дворников, быть может, вот также родились с правом на иную судьбу, тогда как многие книгописцы, художники и законники, сообразнее своим способностям исполняли бы их обязанности. А видя человека, не достигшего того, к чему стремился, невольно останавливаешься на убийственных вопросах: Зачем мы смертны? Зачем глупы? Зачем стараемся?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Социальные сети опутали нас, как настоящие. В реальности рядом с вами – близкие и любимые люди, но в кого они превращаются, стоит им войти в Интернет под вымышленным псевдонимом? Готовы ли вы узнать об этом? Роман Ивана Зорина исследует вечные вопросы человеческого доверия и близости на острейшем материале эпохи.
Размышления о добре и зле, жизни и смерти, человеке и Боге. Фантазии и реальность, вечные сюжеты в меняющихся декорациях.
Переписанные тексты, вымышленные истории, истории вымыслов. Реальные и выдуманные персонажи не отличаются по художественной достоверности.На обложке: Иероним Босх, Св. Иоанн Креститель в пустыне.
«Зорин – последний энциклопедист, забредший в наше утилитарное время. Если Борхес – постскриптум к мировой литературе, то Зорин – постпостскриптум к ней».(Александр Шапиро, критик. Израиль)«Иван Зорин дает в рассказе сплав нескольких реальностей сразу. У него на равных правах с самым ясным и прямым описанием „естественной жизни“ тончайшим, ювелирным приемом вплетена реальность ярая, художнически-страстная, властная, где всё по-русски преизбыточно – сверх меры. Реальность его рассказов всегда выпадает за „раму“ всего обыденного, погруженная в особый „кристаллический“ раствор смелого художественного вымысла.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.