Вечерняя книга - [67]

— Ладно, Михайло. Поговорить мне сейчас важнее. Я, может, из-за этого разговора и приехал…

— Говори, говори, поел бы только.

— Ну вот… Бежал я, значит, от советской власти да к ней и пришел. Не силком — сам пришел. А тут, как похоронную на Лешу принесли, и кровью нас связали. Не разорвешь!.. Жизнь-то у меня вышла с советской властью одна и горе одно… Так что ты, Михайло, умнее меня, что не послушался тогда.

— А мне-то чего бежать было? От кого?

— Вот, вот…

— А помню, Степан, — Михаил Васильевич покрутил головой, — прибежал ты ночью ко мне, зло-ой! Кричишь: бежи отсюда! Сегодня я кулак, завтра — ты! Все одно, ты-то кричишь, слопает тебя эта власть!..

Бледные, бескровные щеки Степана Савельевича порозовели.

— А я, значит, тебе и говорю, — Михаил Васильевич выпрямился, — некуда мне бежать!.. Здесь, говорю, деды померли — и я тут помру… — Михаил Васильевич потянулся за бутылкой, прислушался. — Варенька идет. До чего ж шаг легкий!

И почти тут же дверь открылась. Первым, еще с порога бросив оценивающий взгляд на стол, вошел Петька, за ним — молодая высокая женщина в меховой полудошке, в пуховом платке.

— Здравствуйте, — певучим, немного с хрипотцой голосом поздоровалась она и кивнула на Петьку: — Заявился ко мне — говорит, к дедушке гость приехал. Кто, спрашиваю? Тоже, говорит, дедушка. С тем вот и пришли.

— Э, Варенька, — закачал бородой Михаил Васильевич, — да еще какой гость! Гадай не гадай — все одно не узнаешь. Селезнев!

Степан Савельевич поднялся, шагнул навстречу.

— Селезнев — верно. Степан Савельевич.

— Слыхала о вас. — Серые спокойные глаза Вареньки смотрели с любопытством. — С приездом, Степан Савельевич… Петя!

Окрик матери застал младшего из Селезневых в тот момент, когда он, еще в пальтишке, хотя и без шапки, тянулся к колбасе.

— Ну-ка разденься, умойся!

Варенька неторопливо сняла полудошку, оставшись в серой, свободного покроя кофте, плавным движением поправила и без того аккуратно прибранные волосы, мягко подошла к столу.

— Папа, — укоризненно покачала она головой, — можно было бы и в той комнате, чего тут — у порога…

— А мы, Варенька, по-свойски. Чай, не чужие. Садись-ка с нами.

Невестка присела, одернула на столе скатерку, чуть усмехнувшись, передвинула тарелку с огромными, точно напаханными, кусками хлеба, что-то поправила, что-то тронула, и стол, охорошенный умелыми руками, стал наряднее.

Не зная еще, как держать себя с Варенькой, Степан Савельевич немного растерялся. Взгляд его упал на Петьку: тот подчеркнуто старательно вытирал красные гусиные руки. Вот ведь забывчивый стал! Он поманил Петьку пальцем, достал из чемодана коробки с конфетами и печеньем.

— Угощайся, Петя.

— Мне?

— Тебе. — Впервые за вечер Степан Савельевич улыбнулся добродушно и ясно, напряженное его лицо обмякло.

Михаил Васильевич налил невестке стопку, поднял стакан.

— Ну, дай бог не последнюю!

Варенька не жеманясь выпила, и снова ее спокойные серые глаза с любопытством скользнули по гостю. «Хорошая», — почему-то именно сейчас подумал Степан Савельевич.

— Ты, Варенька, рыбку поотведай. Степан привез. Тебе это сейчас — первая еда.

Варенька покраснела, положила на хлеб кусок семги.

— Откуда же вы сейчас к нам?

— С Урала. С сыном там живу.

— Сами уже не работаете?

— Работаю, мастером на заводе.

— У нас вон папа тоже работает. Шорничает, плотничает — на все руки.

— А что нам, — подмигнул Михаил Васильевич. — Мы, Селезневы, работящие!

— А вы, Степан Савельевич, Васю-то помните?

— Где ему! Васька-то тогда, при нем, под стол пешком бегал.

— Нет, немножко помню. С Петю он с вашего был. Беленький такой, тихий.

— Ого, тихий! Замешкал я весной с хомутами, чирьяки одолели, так он на отца родного как напустился… Бригадир!..

— А ты, папа, все еще не забыл!

— Потому — сын, не смей отца срамить! — разгорячился Михаил Васильевич.

Варенька тихонько рассмеялась, поднялась со стула.

— Вы ешьте, ужинайте, я кой-чего приберу да в клуб. Не хотите наш клуб посмотреть?

— Потом уж как-нибудь.

— Чего там ноне?

— Лекция о происхождении Земли, потом картина. — Варенька опять чуть заметно улыбнулась. — Папа у нас до лекций охотник. Может, пойдешь?

— Ладно, иди уж. Это вам, молодым, все допытаться надо, откуда Земля взялась. — Михаил Васильевич хмыкнул. — А мы-то, старики, знаем — откуда… На ферме-то что?

— Все в порядке.

— Гляди не помори скотину. Аграфену-то сняли, так скотине от этого не легче!

— Уж как-нибудь, — усмехнулась Варенька.

Уложив Петьку, она ушла.

Михаил Васильевич начал прибирать на столе, и было видно, что дело это ему хорошо знакомо.

— Ты, Степан, супоню-то свою снимай, чай, не на параде. Да вон приляг.

— Пожалуй…

Степан Савельевич снял тяжелый суконный китель, сбросил сапоги, которые к концу дня всегда теперь кажутся пудовыми, с наслаждением вытянулся на кровати. Рука опять потянулась за папироской.

— Прокурю я вас тут, Михайло.

— Валяй, не в диковинку. Бригадир у нас тоже сосет. Сызмальства, видать, мало порол…

Кончив приборку, Михаил Васильевич присел рядом, с грубоватой лаской толкнул брата в бок:

— А ты с тела еще гладкий. Не то что я — жердь и жердь!

— Сердце пошаливать стало.

— Тоже не диво. По седьмому десятку разменяли. Чай, и нам износ должен быть. Другие есть — давно уж загнулись. — И безо всякого перехода закончил: — Вот так, братенник, и живем.