Вечерня - [96]

— Мы нашли нож, — произнес он.

Синие глаза застыли.

— Не понимаю, о чем вы говорите, — прошептала она. Сколько раз ему приходилось слышать эти слова от убийц, много старше и хитрее, чем эта Глория!

— Я хотел бы, чтоб ты прошла со мной, — сказал он. И, учитывая ее юность, добавил: — Пожалуйста.

* * *

«Может быть, она их отпустила», — подумал он.

Об этих двух аргентинцах ничего не было слышно с того дня, как она порезала красавчика. Это случилось в субботу днем. Неделю назад. И с тех пор — ни звука. Эту неделю каждый вечер, возвращаясь с работы, он выжидающе смотрел в ее глаза. И каждый раз она качала головой. Ни слова. Кто знает, может, они решили, что это — пустая затея. Возможно, перебинтовали красавчику руки, упаковались и уехали домой, потому что бессмысленно иметь дело с тигрицей!

Может быть…

Из здания Криминального суда он сбежал по ступенькам вниз, вошел в метро и направился к турникетам, когда вдруг заметил эти розы. Бледно-лиловые розы. Мужчина продавал бледно-лиловые розы сразу слева от кассы метро. По доллару за штуку. В той мексиканской тюрьме была женщина из Веракруса, которая с тоской говорила, что там все дни — золотые, а все ночи — фиолетовые! Красиво звучит на испанском. И Мэрилин красиво повторяла эти слова. En Veracruz, todos los dias eran dorados, у todas las noches violetas.

Розы, правда, были не совсем фиолетовые, но и бледно-лиловые — тоже хорошо!

Может, в самый раз отпраздновать это, черт его знает?

Может, они и вправду ушли насовсем.

— Дайте мне дюжину, — сказал он продавцу.

Часы на стенке кассы показывали десять минут четвертого.

* * *

В этом городе афганские водители такси пользуются своей собственной радиосвязью. Вы садитесь в такси, говорите водителю адрес, он переключает флажок, и это — последнее, что вы слышите от него. В течение всей поездки он совершенно не обращает на пассажира внимания и беспрерывно что-то болтает по своему радио, бормоча на своем языке, совершенно непонятном для большинства городских жителей. Может, все они — шпионы! А может, все они замышляют свержение правительства Соединенных Штатов! Но на это, вообще-то, не похоже. Скорее всего, они тоскуют по дому и не могут обойтись без других афганских голосов, которые прорываются к ним сквозь этот монотонный день.

Карлосу Ортеге было наплевать на все проблемы афганцев. Он понимал только то, что кто-то с невозможным именем, напечатанном на водительской лицензии, приклеенной к приборной доске, пронзительно кричит в микрофон на пределе возможностей своих легких на дурацком языке, назойливом и режущем слух.

— Эй ты! — сказал он по-английски.

Водитель продолжал бормотать.

— Эй ты! — уже крикнул он.

Водитель обернулся.

— Заткнись! — приказал Карлос.

— Что? — спросил водитель.

— Заткни свою глотку! — со страшным акцентом сказал по-английски Карлос. — Слишком много шумишь!

— Что? — спросил таксист.

Дома, в Вакханском Коридоре его этническая группа относилась к киргизам, хотя секунду назад он говорил не на родном языке, а на фарси — этом lingua franca городских водителей-афганцев. И все-таки его предки — выходцы из Турции, и он попробовал было проявить свое турецкое возмущение, которое мгновенно исчезло, стоило ему взглянуть на этого безобразного гиганта, восседающего на заднем сиденье. Он сразу же отвернулся, пробормотав что-то мягкое и персидское в микрофон, а затем погрузился в полное молчание.

Карлос просто кивнул.

Он привык, что люди затыкались, когда он говорил им, чтоб они заткнулись.

А когда назойливая болтовня прекратилась, он сказал по-испански:

— Я не верю ей. А ты?

— Красивым женщинам никогда нельзя верить, — сказал Рамон.

Он по-прежнему был вне себя от того, что она его порезала.

Руки его были пропитаны лекарством и забинтованы. Большая часть ран уже затянулась. Но есть раны, которые никогда не залечить. Нельзя резать руки таким красивым существам, как Рамон Кастаньеда! Не позволено даже касаться Рамона Кастаньеды, если он не дал вам на это разрешения! Эта белокурая шлюха еще заплатит за свой неблагоразумный поступок! Сразу, как только вернет деньги.

— Почему у нее дома? — спросил Карлос.

— Потому что она — дура, — ответил Рамон.

— Нет, она очень умная, по крайней мере, в этом надо отдать ей должное.

— Это я ей отдам! — сказал Рамон и показал на свои гениталии.

— Да, — улыбнувшись, согласился Карлос. — После того, как получим деньги.

— А потом — это! — сказал Рамон и вынул из кармана маленькую бутылочку со стеклянной пробкой. Бутылочка была доверху наполнена какой-то бледно-желтой жидкостью. Это была азотная кислота. Рамон надеялся, что у Мэрилин еще будет куча детей и внуков, так что она сможет всем им рассказать о том, почему ее лицо так безобразно. Не надо было резать таких людей, как Рамон Кастаньеда, нет, не надо!

— Убери, — сказал Карлос.

Рамон спрятал бутылочку.

— Так почему у нее дома? — спросил Карлос. — А если там будет полиция? Не предупредила ли она полицию?

— Твоего дядю убила она, — напомнил ему Рамон.

— Да, еще и это.

— Если б ты кого-то убил, ты бы вызвал полицию?

— Аргентинская полиция ее не разыскивает.

— Правильно. Но она этого не знает. Карлос, поверь мне, она не вызвала полицию!