Вечерний свет - [48]

— Я знаю одно, капитан, — заговорил Марсель спокойным тоном, как будто речь шла о погоде, — я поступил как подлец, и в этом люди правы. Меня, конечно, повесят, и, пожалуй, это к лучшему. Хочется только, чтобы скорее все было позади.

Луи внутренне содрогнулся. Он понял, что под словами «скорее бы все было позади» Марсель подразумевал не суд и не наказание, а всю свою жизнь. Открыв окно, возле которого взад-вперед вышагивал часовой, Луи выглянул наружу. Ветер заметно крепчал; временами резкий порыв его обрушивался на вершину холма, где находилась деревня. Чернел ясный купол неба. «Пусть будет так!» — подумал Луи и захлопнул окошко.

— Ладно! — произнес он вслух и повернулся к арестованному, который сидел недвижно, с упавшими на лоб прядями белокурых волос. — Так, значит, до завтра, — сказал Луи и вышел в ночь. У двери он еще раз напомнил часовому, чтобы тот не зевал, и по темной улице поплелся к дому, где они с Шарло сообща занимали одну комнату. Раздеваясь на ощупь — он решил не зажигать света, — Луи услыхал ровное дыхание своего товарища; на него тоже вмиг навалилась усталость, и он заснул как убитый.

Утром его разбудил перезвон колоколов. Какое-то время он лежал так, с закрытыми глазами, пока не вспомнил, что сегодня воскресенье. Шарло уже грохотал своими сапожищами по дощатому полу. Четверть часа спустя, когда Луи вышел из дому, он увидел над головой слепящее голубое небо без единого облачка. Ветер, как видно, улегся к утру; розоватые и белые свечи цветущих каштанов у дома напротив плыли в нагретом воздухе. Луи окинул взглядом четкую линию, отделяющую крыши и горы от неба, услышал писк ласточек, вычерчивавших круги в недвижной небесной сини, ухо ловило размеренные удары колокола. За светлой зеленью садовых деревьев темнели леса, сбегающие вниз по косогору. Задиристое кукарекание петухов как бы ввинчивалось в небо.

Улица полнилась гоготом и квохтаньем домашней птицы, позвякиванием ведер и скрипом дверных петель, когда открывали хлев; на улице Луи ждали мэр деревушки Р. и двое крестьян-стариков. Луи поздоровался с ними за руку, после чего все трое свернули во двор, где в ожидании суда собралась внушительная толпа: крестьяне и кое-кто из маки. В сарае поставили стол и пять стульев: трибунал — в соответствии с предписанием — был в полном составе; председательствовал Шарло. Садясь на свое место, Луи едва различил Марселя: лицо его, как белесое пятно, смутно светлело в полумраке сарая, к которому он не сразу смог привыкнуть. Арестованного конвоировали двое партизан.

Все судопроизводство заняло не больше двадцати минут. Громко, спокойным тоном Марсель сообщил свои личные данные, после чего признал себя виновным в гибели двадцати трех французских патриотов. Он с такой полнотой описал ход событий, что вмешательство свидетелей оказалось излишним. Последовало короткое совещание, после чего был вынесен единогласный приговор: смертная казнь через повешение. Поднялся Шарло и стоя начал: «Именем Республики…» и так далее. Затем он задал Марселю положенный вопрос, признает ли тот себя виновным. Не дрогнув, отчетливым голосом Марсель ответил: «Да», Луи не сводил с него глаз, однако не уловил в лице обвиняемого ни малейшего страха. «Так что же тебе, дурья твоя башка, не пойти на смерть тогда, в декабре?» — подумал про себя Луи. Шарло, по-прежнему стоя, огласил решение суда: «Приговор надлежит незамедлительно привести в исполнение».

Один из двух партизан, конвоировавших Марселя, — широкоплечий светловолосый парень по кличке Кучерявый — по знаку Шарло вышел, чтобы отыскать веревку. Народ, набившийся в сарай, и те, что стояли у двери, на прокаленном солнцем дворе, заглядывая внутрь, начали негромко переговариваться между собой. Скоро вернулся Кучерявый, в руках он держал где-то срезанный шнур от гардины. Марсель бросил взгляд на шнур.

— Не подойдет, — заявил он во всеуслышание. Луи подумал: «А ведь, пока его везли от самого Ориака, он не сказал ни единого слова вот так, в полный голос». — Ты что, спятил? Думаешь, меня можно повесить на каком-то дрянном шпагате! — Движением связанных руки поворотом корпуса он, казалось, хотел показать окружающим, насколько крепко он сбит. Шарло резко оборвал его: «Не твоя забота! Управимся как-нибудь сами!» Марсель только пожал плечами. «Вот увидите, — донеслось до Луи сказанное им вполголоса, — во мне как-никак восемьдесят два килограмма чистого веса».

Единой процессией — хотя лишь случай свел их воедино — все потянулись во двор, залитый солнцем, наполненный птичьим щебетом и разноголосицей колоколов, которые снова начали свой перезвон. Марсель впервые выглядел недовольным: на лице его отражался тот непостижимый факт, что сейчас он думает только о гардинном шнурке, который не выдержит тяжести его здорового, крупного тела. У Луи на мгновенье мелькнула холодная мысль: «Неужели мне жаль его?» Ведь далеко не впервые предательство вторгалось в его личный мир. Луи достаточно было вспомнить хотя бы одного из двадцати трех погибших или же воскресить в памяти лицо плачущей женщины там, на рыночной площади Ориака, чтобы снова почувствовать, как его ногти впиваются в ладонь. Он взглянул на застывшее в маску лицо старика мэра, который без малейшего колебания и с самого начала потребовал для предателя смертного приговора.