Вечерние огни - [14]

И отрезок спешит размягчить в клокочущей влаге.

Между тем сокращают часы разговором, мешая

Замедление чувствовать. Буковый тут же и чан был

655 На костыле деревянном за прочное ухо привешен.

Теплой наполнен водой, он принял члены их, грея.

Посредине была постель из мягких растений

Положена на кровать; из ивы бока в ней и ножки.

Эту покрыли ковром, которым по праздникам только

660 Покрывали ее, но и тем, — дешевый и старый

Был он ковер, — на кровати из ивы не след было брезгать.

Боги на ней возлегли. Подсучась, дрожащая, ставит

Старица стол; но третья в столе неравна была ножка.

Ножку сравнял черепок. Когда же приподняло крышку,

665 То зеленою мятой она его тотчас протерла.

Тут поставили свежих, пестрых ягод Минервы,

Также вишен осенних, в соку приготовленных жидком,

Редьки, индивия, к ним молока, сгущенного в творог,

Да яиц, что слегка лишь ворочаны в пепле не пылком.

670 Все в посуде из глины. Затем расписной был поставлен

Кубок того ж серебра и стакан, сработан из бука,

Внутренность в нем была желтоватым промазана воском.

Долго ли ждать; с очага появились горячие яства.

Вот убрали вино незначительной старости, чтобы

675 Место очистить на время вторичной чреде угощенья.

Тут орех, в перемешку тут финик морщинистый с фигой,

Сливы в корзинах и с ними душистые яблоки рядом.

Так же и гроздья, что с лоз, разукрашенных пурпуром, сняты.

Сот посреди золотой. Ко всему ж добродушные лица,

680 И при этом хлопот и вместе радушья немало.

Видят они между тем, что, сколько ни черпают, чаша

Все наполняется, — тотчас вино прибывает.

Чудо приводит их в страх; и, руки воздевши, взывают

И Бавкида с мольбой и сам Филемон устрашенный.

685 Просят прощенья за стол и скудное все угощенье.

Был единственный гусь, двора их убогого сторож,

В жертву гостящим богам заклать его старцы решили.

Он, проворен крылом, изморил удрученных годами,

Долго шнырял он от них и словно ушел под защиту

670 К самым богам. Его убивать запретили владыки.

— "Боги мы, сказали они, оплатят соседи

Карой заслуженной грех, но дастся вам быть непричастным

Этому злу, только вы свой кров немедля покиньте,

Да ступайте за нами и следом в гору идите

695 Вместе". — Послушались оба и стали, опершись на палки,

Долгий подъем проходить по дороге, взбирался к верху.

Не дошли до вершины настолько, насколько до разу

Может стрела прилететь. Оглянулись, и все увидали

Погруженным в болото, а их только кровля осталась.

700 Вот, покуда дивились они, о соседях жалея,

Хижина старая их, в которой двоим было тесно,

Превратилася в храм; колоннами стали подпорки,

Зажелтела солома, и крыша стоит золотая.

Двери стали резные, и мрамором землю покрыло.

705 Тут Сатурний сказал, обращая к ним лик благосклонный:

"Праведный старец и ты, жена достойная, ваши

Изреките желанья". С Бавкидой сказавши два слова,

Передал сам Филемон их общие мысли бессмертным:

"Быть жрецами и стражами вашего храма желаем

710 Мы, а так как в согласье мы прожили годы, то пусть нас

Час все тот же уносит, пускай не увижу могилы

Жениной я. И она пускай меня не хоронит".

Как просили, сбылось; покуда жизнь длилася, были

Стражами храма они. Когда ж, ослабевши от века,

715 Раз у священных ступеней стояли они, повествуя,

Что тут на месте сбылось, увидал Филемон, что Бавкида,

А Бавкида, что стал Филемон покрываться листвою.

Вот уж под парою лиц поднялися макушки, тут оба

Как могли, так друг другу вместе сказали: "Прощай же,

720 О супруг, о супруга", — и ветви закрыли им лица.

Кажет прохожим поныне еще Тиании житель

Два соседних ствола, исходящих от корня двойного.

Мне старики достоверные, не было лгать им причины,

Так рассказали. При том и сам я видел, висели

725 На ветвях тех венки; и, свежих повесив, сказал я:

"Кроткие милы богам, кто чтил их, сам будет в почете".

104

К. ГОРАЦИЯ ФЛАККА о поэтическом искусстве

К Пизонам

Предисловие

Хотя заглавие "Поэтическое искусство" (Ars poetica), или, вернее, "О поэтическом искусстве" (De arte poetica), по всей вероятности, не принадлежит самому Горацию, но оно тем не менее весьма древнее и находится уже у Квинтилиана. Соответствие такого заглавия с содержанием самого письма заставило удержать его и поныне, но это соответствие только внешнее. Гораций был настолько мыслитель, что, решившись раз представить теорию поэзии, не допустил бы такого беспорядка в изложении, какой представляет "Письмо к Пизонам". С другой стороны, он был весьма опытный и даровитый художник-поэт и не мог, конечно, предпринять в стихотворной форме такой чисто дидактический труд. Фантазия его буйствует. Он как бы не в силах совладеть с налетающими на него образами (без этого всякий лиризм мертвечина; не Горацию было не знать этого); и если он в этом Письме, как и везде, является назидательным и полезным, то это одно из его достоинств, но никак не цель. Гораций вращался в самом образованном и изящном кругу своего времени. Фамилия Пизонов, к которым относится это письмо, принадлежала к самым древнейшим. Отец упоминаемых в нем Пизонов-сыновей (Люций, Калпурний, Пизон) вел свой род от сына царя Нумы по имени Кальпа (Calpus) (ст. 292). В 739 году от О. Р. он был консулом и, по свидетельству Тацита, умер в 785 году восьмидесяти лет от роду. Так как Гораций умер в 746 году, а старшему из детей Пизона, к которому относится поэт как к начинающему стихотворцу, могло в это время быть от 15 до 20 лет, то комментаторы и относят эту оду к 745 году, то есть за год до смерти поэта. К такому заключению приводит и то обстоятельство, что Гораций уже однажды затрагивал (в письме к Юлию Флору) тот же предмет, которым в настоящем письме увлекся окончательно. Нельзя же предположить обратного хода дела. Некоторые критики предполагают даже, что Гораций не успел докончить этого послания, но весь строй и цельность стихотворения и чисто горациевский конец явно уличают в противном. В последние годы жизни Гораций оставил лиру и предался философии. Только желание высказаться молодому начинающему другу подало ему повод написать стихотворное письмо, которое для нас тем драгоценнее, что оно блистает всеми достоинствами музы поэта в лучшую эпоху его деятельности.