Разводящий указал место рубки и торопливо ушел. Ребята долго стояли, задрав головы вверх. Мачтовые сосны нерушимо держали на своих спутавшихся вершинах тяжелые крыши снегов. Посматривая друг на друга, ребята никак не могли решить, с какого конца начать.
Ивушкин стиснул зубы и ударил первую попавшуюся сосну. Топор звякнул и вывернулся; отлетела мерзлая щепка. Ребята неистово затяпали по гулким стволам.
Первым бросил топор Вострецов, тряхнув заиндевевшими кудрями. Оглянувшись на него, приостановились и остальные. Деревья стояли обезображенные неровной рубкой, но ни одно и не думало падать.
Один Ивушкин рубил как одержимый. На коленях обошел он раз восемь вокруг дерева. Обгрыз его, ровно бобер. Осталась одна сердцевина. Все с любопытством смотрели на товарища. А тот, закусив губы, продолжал работать. Иногда он прикрывал глаза, воображая, что перед ним упорный, толстый буржуй, не желающий уступить власть над миром пролетариату. Это подбадривало его силы, и он начинал рубить еще отчаянней. Наконец послышался хруст. Все облегченно ахнули. Дерево покачнулось, стало падать и повисло в воздухе, подхваченное густыми ветвями собратьев.
У Ивушкина выпал из рук топор.
Ребята не выдержали и захохотали.
— Ну, — сказал Бобенчиков, — высокоидейные кубометры повисли в воздухе.
— Сначала надо срубить дерево головой, а потом руками, — заявил Володин.
— Верно, — поддержал Вострецов, — надо оглядеться. Бросили нас одних нарочно.
Первое производственное совещание началось в лесу стихийно. Следующее дерево стали валить исподволь.
Один влез и закрючил дерево. Натянули веревку, захлестнув ее за соседнее. Затем сделали насечку на той стороне, на которую оно должно падать, и начали подрубать. Дерево повалилось с оглушительным треском. Ребята от радости закричали и запрыгали вокруг елки, как дети.
Лесорубы вышли, как обычно, лениво, часов в десять, и приступили к работе. Звон их топоров был част и ловок. Двое ребят подползли и долго наблюдали за их приемами. Нарубив по два кубометра на брата, вологжане подошли взглянуть на своих соперников и увидели дюжину деревьев с измочаленной древесиной и расстроенных ребят с красными, точно сваренными, ладонями рук. Лесорубы попятились за деревья, сдерживая смех. Уж очень жалко выглядели ребята. Они все рубили, пока не полиловели снега и в бездымном небе не замерцали робкие северные звезды.
В прокисшей, прелой землянке как убитые заснули неудачники. Среди ночи, встрепанный и злой, вскочил вдруг Ивушкин и разбудил ребят.
— Слушайте, что я придумал, — сказал он. — Пока бородачи храпят, давайте ночью хотя бы полнормы нарубим. Воспользуемся полнолуньем, светло как днем.
Посоветовавшись, ребята быстро оделись и вышли на улицу.
Заиндевелые ели и сосны, залитые голубоватым лунным светом, стояли нарядные и красивые, как невесты. Жаль было рубить их, а надо.
Работали дружно, с огоньком. До захода луны многие деревья полегли.
Возвращались комсомольцы усталые, но довольные. Поспали часок-другой, а с рассветом снова за топоры.
В этот день впервые удалось выполнить норму. Бородачи, не выказав и тени удивления, на следующий день нарубили немного больше.
Ребята потратили еще ночь и перевыполнили норму. Бородачи еще немного надбавили. Без сна, без отдыха, исхудав, комсомольцы еще раз обогнали в этом тяжком соревновании, и снова мужики без особой натуги перекрыли их выработку — еще на «чуток».
И все-таки вологодских не удавалось по-настоящему расшевелить.
— Это не люди, а деревья бесчувственные, — отчаивался Ивушкин.
— Одно слово — староверы. У них и волосы-то не как у людей растут щетина. Приходилось мне скоблить такие рожи, бритву потом хоть брось, злился Бобенчиков.
— Бородачи люди старого закала, их не проймешь, но вот молодежь меня удивляет, — пожимал плечами Володин. — Что за парни такие — белы, тихи, смирны, ну словно из дерева понаделаны. Как их расшевелить?
Попытались пригласить молодых вологжан в гости, песни попеть, познакомиться. Нет, не идут, сторонятся.
Стали выпускать стенгазету. Подойдут ненароком, глянут и, вроде не читая, мимо пройдут.
— Деревья, деревья, — сокрушался Ивушкин, — живут без любопытства.
Однажды в заметку вкралась ошибка — неправильно написали цифру выработки у бригады Новожилова, уменьшили на какой-то пустяк. И вдруг Сам старик бригадир прогудел, проходя мимо Ивушкина:
— Надо по справедливости… Сам знаешь: написано пером, не вырубишь топором!
И покосился ревниво и грозно.
— Ура! — возликовал Ивушкин. — Потеплел дуб, оказывается, можно их пробудить!
— Не пробудить бы на свои головы, — сказал Бобенчиков, заметивший дремуче-злобный взгляд старовера.
— Да шут с ними, стариками. Молодежь расшевелить бы.
Эта загадка томила Ивушкина. Он не мог даже вообразить, что такими унылыми, тихими, во всем послушными старикам можно быть в молодости.
Но, сколько ни старались, ничего не получалось. Не удавалось им и перекрыть прежние темпы.
Однако ребята не падали духом, работали с огоньком.
И вот однажды произошло событие, приблизившее желанный взрыв.
В декабрьский день северное солнце, как невеста на выданье, на минутку выглянуло и прошлось вдоль кромки соснового леса. По розоватым колеям зимней дороги приехали розвальни. В них оказался инструктор Союзлеса.
