Вечера на укомовских столах - [45]

— Братцы! — закричал он. — Братцы, я ваш! Обучите пиле. Дайте организовать молодую артель!

— Ты же первый бузил против нас, как же так? — спросил Ивушкин.

— Брось, не попрекай. Сам знаю. Но больше не хочу. Кого защищал я? Бородачей наших, которые здесь притворяются бедными, а в деревне у них дома двухэтажные.

Когда рыжего тепло приняли и успокоили, выяснилось — он неоплатный должник Новожилова. Дочь старика, сероглазая Зинка, сидит взаперти, лишь только появляется он в деревне.

Старик и слышать не хочет о сватовстве, пока Ванька Губонин не выплатит долгов.

— Ага, — ликовал Бобенчиков, — нашлась трещина!

Заниматься обучением Губонина взялся Ивушкин сверхурочно. Ночи стояли светлые, лунные. В одну из таких ночей рыжий, Ивушкин, Вострецов и Солодчиков, один из вологжан, работали с автоматичкой.

Вдруг что-то заставило их поднять головы. Прямо напротив, за сваленным деревом, сидело шестеро худых волков.

Ребята замахнулись на них, но волки не стронулись с места. Рыжий метнул в них топором. Волки отбежали немного и снова уселись рядышком.

Вострецовым овладел охотничий азарт. Он уговорил Солодчикова вместе с ним побежать за ружьями. Ивушкин и рыжий свернули цигарки и закурили. Волки продолжали сидеть.

— Нас бы им теперь, — балагурил рыжий, — дочиста обглодали бы.

— Смотри, крайний какой чудной — на усах сосульки.

— Это у него глаза слезятся.

— Теперь про нас, видно, свой разговор ведут.

— Наверное, про меня — рыжий-то, мол, поплотней.

Ванька засмеялся своей шутке.

Вдруг волки ощетинились, встали и, держа шерсть дыбом, попятились в чащу леса. Ребята невольно схватились за рукоятки норвежских топоров.

На тропинке, ведущей к зимовью, выросли шесть тучных фигур в полушубках с раструбами.

— Вот оно! — сказал рыжий, хватая Ивушкина за плечо.

Ивушкин невольно стал искать спиною опоры и прислонился к дереву.

— Шуметь тут нечего, — сказал басовито Новожилов, выходя вперед. — Мы вас не затронем, мы только пилу сломаем, чтоб вы наших ребят не переманивали.

— Не дам! — шагнул рыжий вперед. — Этого не дам!

— А, это ты тут? — сквозь зубы процедил Новожилов. — С тобой по справедливости поступим — ударим раза два об мерзлый пенек. Совсем не подохнешь, но рубить больше не пойдешь: внутренность стронем.

Вологжане надвигались размеренно, не торопясь.

— Не слабь, Ивушкин: у нас топоры-норвеги! — ободрил рыжий.

Ивушкин стал спиной к сосне, покрепче утаптывая снег. Он почувствовал силу, идущую в него словно от самой земли.

Новожилов подошел и ударом обуха хотел разбить головку пилы, но Ивушкин ударил его снизу вверх в волосатое лицо. Новожилов опрокинулся, высоко задрав полушубок.

— Убили, — всхлипнул он, — убили!

— Рубай! — взревели вологжане. — Рубай смертно!

И выхватили топоры.

Пользуясь тем, что внимание ребят отвлечено нападающими, Новожилов вскочил и предательски тяпнул рыжего по плечу.

— Помни Зинку! — И побежал прочь, командуя: — Отбегай! Мечи издали!

Ребята не успели понять страшного маневра и спрятаться за деревья.

Первым пропел топор Новожилова и замолк в груди Ивушкина…

Прошла северная зима.

Может быть, и весна прошла. Много пройдет весен и зим. Но теперь молодой человек, по фамилии Ивушкин, когда слышит разговоры о том, что мы опоздали родиться, больше не вторит им. Иронически улыбаясь, он медленно открывает ворот рубашки.

— Мы рано родились, — говорит он. — Нам еще приходится драться со средневековьем. Смотрите: вот след поющего топора.