Вечера на соломенном тюфяке (с иллюстрациями) - [105]
Ремень стягивал его выпирающее брюшко, на груди бренчали награды. Был он сильно под мухой и сиял, что молодой месяц.
Бачки и щеточка усов были выкрашены, а красные уши торчали, как петушиные гребешки.
Навез он чемоданов с шелками и шоколадом и теперь бегал взад-вперед, орал на начальника станции, что‑то приказывал, наконец подошел к коляске вместе с носильщиком, который вез на тележке его багаж. Дедушка сидел на козлах, придерживал лошадей, снявши цилиндр с кокардой, но даже бровью не повел и ни одним словом господина графа не поприветствовал. Сидел как статуя, с непокрытой седой головой, не улыбнулся — думал о своем…
Когда погрузили чемоданы, господин граф закурил сигарету и спросил:
— Also, mein lieber Wenzel [162], что нового дома?
— Что нового? Ничего, ваша светлость, господин граф.
— Совсем ничего нового за такое долгое время?
— Совсем ничего, ваша светлость, господин граф.
— Итак, все по-старому?
— Все по-старому.
— И все в порядке?
— Все в порядке, господин граф.
— Ну так поезжай!
Отдохнувшие белые липицанские кони взяли с места, и коляска помчалась по дороге, недавно посыпанной щебенкой.
Граф расстегнул ремень и френч, развалился на обтянутых шкурой косули подушках и стал вспоминать о прелестной плясунье и о венских кутежах с шампанским.
От этих воспоминаний и после всех передряг он блаженно задремал.
Проехали Хлумчаны, взлетели на холм за Хвойным, с ветерком промчались мимо Брчиска и Вацлавиц.
Потом дедушка осторожно съехал по градешинской извилистой горной дороге.
И только в Юлианских лесах, за хиновской усадьбой, знаете, там, где часовенка и начинаются графские угодья, его светлость очнулся от хмельного сна — отрыжка разбудила, вытащил серебряную коробочку, проглотил пилюльку, потянулся, даже кости затрещали, и привстал, чтобы поглядеть на знакомые места и на коней.
— Черт побери, Венцель, почему хромает Артист?
— Почему хромает? Ногу ему заковали, ваша светлость.
— Заковали?
— Да все уже зажило, ваша светлость.
— А какой это осел приказал, чтобы коням так коротко стригли хвосты?
— Никто не приказывал, ваша светлость.
— Хороши порядки!
— Так надо было.
— Почему так надо было?
— Потому так надо было, что хвосты у них обгорели, ваша светлость.
— Что ты там мелешь?…
— Хвосты, говорю, у них обгорели, ваша светлость.
— Что болтаешь? Как это хвосты обгорели?
— Обгорели до половины — поджарились, ваша светлость, — не спеша отвечал дедушка.
— Каким образом? Что? Да говори же!
— Хвосты обгорели, когда у нас горело.
— Горело?
— Пожар был в декабре, ваша светлость.
— А что горело?
— Рига сгорела, службы, овчарня, все конюшни и одно крыло замка — все дотла выгорело.
— Проклятие! В декабре, говоришь… А почему? Кто поджег? Останови! Останови, черт возьми!
Дедушка натянул вожжи, свернул влево по шоссе к кучке щебня. Коляска остановилась на повороте, у лесной засеки, на склоне, где опускалась и подымалась пыльная белая проселочная дорога. С нее открывался вид на широко раскинувшуюся волнистую равнину, на которой виднелись усадьбы и хутора и пестрели квадраты господских полей.
Побуревшие от пота и пыли лошадки перебирали ногами, пофыркивали и отмахивались головами и остатками хвостов от тучи слетевшихся слепней.
Дедушка отпустил вожжи и засунул кнут за пояс.
Откинул полосатую попону, укрывавшую его ноги, изобразил почтительность, вроде как артист в театре, и повернулся к господину графу.
— Подожгла госпожа графиня — ваша матушка.
— Быть не может! Говори же! Что? Как? Почему?
— Почему старая барыня это сделала? Что ж, с большого горя пришлось ей это сделать.
— С какого горя?
— Ас такого горя, которого она уже больше вытерпеть не могла.
— Что? О чем ты толкуешь?
Дедушка замолчал, потому что ему уже надоело говорить. Подоткнул под себя попону, вытащил кнут и собрался трогать.
— Подожди! Рассказывай, черт тебя побери!
— Господин управляющий говорил, что адвокаты вам, ваша светлость, про все уже написали.
— Я ничего не знаю…
— Если вы, господин граф, ничего не знаете, могу доложить, что ее светлость старая госпожа помешались и факелом подожгли замок…
— Помешалась? Факелом?…
— Потому что она в эту ночь молодую госпожу — жену, значит, вашу — с двоюродным братом вашей графской милости — с его светлостью господином Морицем — в графской спальне — через замочную скважину — на горячем застукать изволили.
— Боже великий! Продолжай, несчастный!
— Ибо они, старая госпожа, его светлость господина Морица доверительно за женой вашей светлости присмотреть просили.
— А что с моей супругой?
— Уехала, ваша светлость!
— Одна?
— Нет!
— С кем?
— А с ним же, с его светлостью господином Морицем.
— Куда?
— Туда! — махнул дед кнутом вдаль, за Кидпиновские леса.
— Умерли?… Застрелились?… Отравились, мерзавцы?…
— Не умерли, ваша светлость. Слава богу, живы и здоровы, и потомство имеют, наследника — его светлость молодого господина Адальберта. Нынешним маем крестили.
— А где теперь эти негодяи?
— А кто их знает где! Теперь, может быть, в Швейцарии или в Венгрии, ваша светлость.
— Кто же теперь в замке?
— Господин управляющий, господин казначей и моя сестра Анежка, ваша светлость.
— Врешь ты все!
— Нет, не вру, ваша светлость! — резко ответил дедушка.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.