Вдова-шпионка. Как работа в ЦРУ привела меня из джунглей Лаоса в московскую тюрьму - [35]

Год спустя мы с подругой Мэри, которая также работала в посольстве, создали “Клуб М и М”, чтобы встречать незамужних женщин, прибывающих в Москву, и помогать им освоиться на новом месте. Мэри встретили точно так же, как и меня. Ее довезли до неуютной гостиницы, не пригласив на ужин и даже не попробовав скрасить ее первый вечер. Мы гордились тем, что созданный нашими силами отряд гостеприимства помог другим незамужним женщинам не столкнуться с таким же приемом.

Вслед за швейцаром я вошла в вестибюль гостиницы, одинокая и усомнившаяся в своем желании работать в Москве. Вестибюль гостиницы “Пекин” казался старым и был убого декорирован. На стенах висели большие картины в рамах, в отдалении стояло несколько кресел, но нигде я не увидела ничего китайского. Этническим был лишь китайский ресторан, располагавшийся сбоку от вестибюля, но я не могла ручаться за его аутентичность. Мне казалось странным оказаться в Москве в гостинице “Пекин”, учитывая, в каком плачевном состоянии пребывали советско-китайские отношения в середине семидесятых.

Меня без проблем зарегистрировали, после чего я, изнывая от усталости, направилась к единственному лифту, с трудом оторвав от пола свой чемодан. Привыкшая к западным лифтам самостоятельного пользования, я удивилась, увидев внутри мужчину с пустым взглядом, который вручную закрыл дверь и поднял рычаг до отказа наверх. Мне вспомнился нью-йоркский универмаг “Альтманс”, который я посещала в детстве, в пятидесятых годах. Там в роскошном лифте чудесно пахло духами, а одетый в безупречно подогнанную форму лифтер с удовольствием расписывал, какие сокровища таятся на каждом этаже универмага. Но я была не в “Альтмансе”. Пахло тушеной капустой. Равнодушный лифтер мягко остановил лифт на моем этаже, который он каким-то образом узнал сам, хотя я его не называла. Я решила, что меня поселили на этаж для иностранцев. Я поблагодарила лифтера по-русски, сказав “спасибо”, но не получила ответа.

Выйдя из лифта, я оказалась в небольшом фойе, где за деревянным столом сидела пожилая женщина. Она именовалась дежурной по этажу и контролировала все, что происходило на вверенной ей территории. У нее хранились ключи, к каждому из которых был приделан огромный брелок, чтобы у гостей не возникало желания выносить их за пределы гостиницы. Распоряжаясь ключами, дежурная по этажу всегда знала, в номерах ли гости, но я подозревала, что эта информация использовалась не для того, чтобы обеспечивать уборку.

Мне было тревожно сознавать, что агенты КГБ могли по собственному желанию войти ко мне в номер и провести обыск. Словно чтобы доказать это, на следующий день в мое отсутствие они перерыли мой чемодан. Я поняла, что чемодан вскрывали, увидев, что вещи лежат не так аккуратно, как я их сложила. Во время подготовки мне сказали ожидать подобного, а потому не оставлять в гостиничном номере или квартире ничего, что могло бы выдать мои связи с ЦРУ. Поняв, что ко мне в номер заходили, я получила доказательства того, что уже знала. Сотрудники КГБ полностью контролировали мое окружение, а это значило, что за мной постоянно будут наблюдать.

Я улыбнулась дежурной по этажу, когда она протянула мне ключ и показала направо по коридору. Опять не получив ответа на свою благодарность, я понесла чемодан в номер. Открыв дверь, я нащупала выключатель. В маленькой прихожей и комнате зажглись тусклые потолочные лампы. Я поставила чемодан на пол.

Номер был обставлен скудно. Две односпальные кровати, тумбочка с телефоном без диска и лампой, большой телевизор на маленьком столике, никакого пульта дистанционного управления. Встроенного шкафа не было, но у стены стоял большой гардероб с мутным зеркалом на внутренней поверхности правой створки, тремя вешалками и двумя ящиками внизу. У окна, занавешенного тяжелыми пыльными шторами, располагалось жуткое кресло, сделанное еще в пятидесятых, а на полу лежал выцветший восточный ковер. Высокие потолки были украшены лепниной. Пахло затхлостью и дымом русских сигарет. Высокие окна выходили на кирпичную стену, что было свидетельством советской паранойи — иностранцам не стоило ничего видеть из окон своих номеров. В белой, как в больнице, ванной комнате стоял унитаз, поперек сиденья которого была натянута бумажная лента, сообщавшая, что он подвергнут санитарной обработке. Рядом лежала вощеная туалетная бумага. На изогнутой в форме буквы S трубе висело жесткое полотенце — эта труба горячей воды выполняла также функцию полотенцесушителя. Из благ цивилизации в этом номере я смогла насладиться лишь горячей ванной и теплым полотенцем. Но на ночь это было вполне приемлемо.

Тусклый потолочный свет придавал комнате сходство с номером дешевого мотеля. Я включила прикроватную лампу, которая не сильно изменила ситуацию. Читать при таком свете было тяжело. Снаружи было темно, внутри — полутемно. Я начинала постигать суровую и одинокую реальность Москвы.

Я поставила чемодан на шаткую подставку. Надеясь, что не задержусь в гостинице надолго, я решила повесить в шкаф лишь ту одежду, которую собиралась надеть на следующий день, мой первый день работы. Учитывая, сколько снега я видела по дороге из аэропорта, я достала и сапоги. Упаковывая их во Флориде, я смеялась, что напоминаю Сару Бернар, которая готовится к худшему, ведь я не ожидала, что в Москве будет так много снега в начале ноября. Я повесила ночную рубашку на полотенцесушитель в ванной, чтобы она нагрелась.