Вдова - [71]

Доктор взял Дарью за руку, близко склонился к кровати.

— Держись, Даша. Слышишь? Держись. Тебя трудно лечить, болезнь запущена. Если сама не поможешь нам — не сумеем вылечить. А у тебя ведь еще дети.

— Где она?

— Ну, где, где... — Яков Акимович выпрямился, в сторону теперь глядел. — Где покойники лежат?

— Не похоронили?

— Нет пока.

— Не хороните. Я — сама.

— Ладно. Поправляйся скорее.

— Да я... ничего...

Дарья шевельнулась на кровати, пытаясь сесть. Но только и хватило сил — голову на миг оторвать от подушки. Многоцветные искры замельтешили перед глазами, издалека донесся сердитый окрик:

— Лежи ты спокойно, бестолковая голова!

«Видно, и я помру, — вяло, почти равнодушно подумала Дарья. — Надо попросить, чтоб вместе с Варей похоронили, в одной могиле...»

И снова в полусне, в томлении, в беспокойстве и бессилии тянулись дни. В затуманенной голове жила одна мысль — о Варе. Корила себя Дарья, что послушалась бабку Аксинью, назвала дочь именем, которое в их семье не было счастливым. Не имя было повинно в Вариной смерти — война ее убила, но Дарье казалось, что, назови она дочь иначе, — выдержала бы девочка все невзгоды.

Утром, когда принесли на завтрак рисовую кашу с золотистым пятнышком растаявшего масла в середине, Дарья с острой жалостью подумала о Нюрке и Мите. Лежу в тепле, кашу рисовую ем, а они там как же? Вернулись к ней земные тревоги. Нюрка с Митей заждались мать. Василий на фронте истревожился, что письма долго нету. Варю надо хоронить...

С этого дня заспешила Дарья поправляться. Еду всю съедала до крошечки. Лекарства принимала с охотой, почти с жадностью. Просила Якова Акимовича:

— Лечите скорее. Дети ждут!

Мертвецкая стояла в глубине двора, у самого забора. Голые деревья окружали небольшой домик, окна которого были забиты досками. Молодая санитарка с болезненно- желтым лицом проводила Дарью, открыла большой висячий замок, включила свет. С тягостным чувством переступила Дарья низенький порог.

Покойники лежали на столах и на полу, трое были нагие, а одна женщина в дальнем углу на столе выглядела странно-нарядной — в платье, в чулках и в белом платочке, с аккуратно сложенными на груди руками.

— Эту сегодня заберут, — вполголоса проговорила санитарка, заметив, что Дарья смотрит на одетую женщину.

В первый миг Дарья точно забыла, зачем пришла сюда. Теперь спохватилась и снова обежала взглядом печальное помещение. Детей тут не было. Нелепая надежда робко просочилась в сердце Дарьи: может, не умерла Варя, может, по ошибке ей сказали?

— Вон на окне, не твоя лежит?

Дарья вздрогнула, взглянула на подоконник. Крохотная девочка в короткой распашонке лежала там со скрюченными на груди ручками и спустившейся на лоб спутанной челочкой.

— Моя...

Дарья прошла между покойниками, взяла Варю на руки.

— Смерзлась, как льдиночка... Что ж ей глаза-то не закрыли?

Санитарка протянула полотенце.

— Накинь.

Дарья вышла на улицу. Морозное солнце ярко светило с чистого неба, слепящими искрами переливалось на снегу. Между пушистыми отвалами снега тянулась разметенная дорожка. Санитарка со скрежетом закрыла замок.

— Вон там кладбище, на горке.

Дарья медленно пошла к воротам, ощущая на руках холод и тяжесть — отчего-то тяжелее сделалась Варя после смерти. Санитарка отстала, свернув к больничному корпусу. Дарья вдруг спохватилась: да что же я ее, в больничном полотенце в могилку опущу?

— Эй, погоди-ка...

— Чего?

Дарья торопливо подошла к санитарке.

— Одеяльца мои поищи. В двух одеялах девочка была завернута — в байковом и стеганом.

Худые желтые щеки санитарки слегка порозовели.

— Где их теперь искать? Я ж дала тебе полотенце.

И отвела в сторону глаза.

— Эх, люди, — с горечью проговорила Дарья. — С мертвого ребеночка и то рады нажиться. От чужого несчастья в свой карман копейку урвать...

— Посиди здесь, — указывая на крыльцо, тихо сказала санитарка. — Разыщу я твои вещи.

Почему-то она пошла не в больницу, а за ворота. Дарья села на крыльцо, положила на колени девочку. Открыла ей лицо, чтоб в последний раз поглядела Варя на солнце. Пригладила ладошкой волосы.

— Дочушка ты моя бесталанная...

Дарья, казалось, забыла, зачем она сидит на холодных ступенях деревянного крыльца, кого ждет. Печаль стиснула ее сердце ледяными ладонями. Кто-то прошел мимо, что-то спросил — Дарья не поняла. Очнулась, когда санитарка остановилась перед ней, протягивая белый узелок.

— Вот, возьми. Все тут. Выстирала я и одеялки, и простыню, и платок выстирала... У меня мальчик такой же, сама из Курской области эвакуированная... Боле ста километров пешком шла. Думала — мертвому все равно... Зайди в больницу, заверни ее как следует, что ж на улице.

Санитарка отворила тяжелую, обитую войлоком дверь. Дарья положила дочь на крашеную скамейку, развязала узелок. Санитарка стояла рядом. «Боле ста километров пешком шла, а сохранила ребенка, — с завистью подумала Дарья. — А моя... Да что я! Не хочу же я смерти чужому дитю».

Она схватила ватное сатиновое одеяльце, протянула санитарке.

— Возьми. Ей теперь и вправду ни к чему.

— Что ты, что ты, — испуганно отступила санитарка.

Без спросу взяла, а из рук в руки испугалась. Чудные люди...