Вдова - [2]

— Ой, горюшко, — взвывала мать, — и когда ж эту проклятую банду переловят...

— Закинь крючок, Егорка, — сказал Тимофей и стукнул дверью.

Мать смолкла так же внезапно, как начала выть. Подошла к окну, у которого только что стоял отец, застыла недвижимо — тощая, в длинной белой рубахе, прорезанной черными полосками распущенных кос.

— Выводит... Хоть бы успел! Мати пресвятая богородица, спаси нас от беды, защити рабов твоих от зла и напасти...

Выстрелов больше не было, только одинокий отчаянный бабий плач доносился с улицы.

— Уехал, — проговорила мать с облегчением и отпрянула от окна. — Слава тебе господи, обошлось.

И вдруг где-то совсем близко пальнули из ружья, и короткий вскрик раздался в ночи.

— Тимоша! — взвизгнула мать.

Звякнув крючком, как была, в исподней рубахе, мать выбежала из избы. Егорка кинулся за ней. Даша тоже попыталась перелезть через бабку Аксинью и соскочить с печи, но бабка отпихнула ее к стенке.

— Не ходи!

Она села, свесив ноги, напряженно прислушиваясь. В Леоновке стояла тишина, ни выстрелов, ни топота, ни плача, будто померещилась вся эта ночная будорага. Даша запомнила короткий миг зловещей тишины. И то, как располосовал ее страшный вопль матери, долетевший с улицы.

— Уби-ли-и... Тимофея моего убили...

Направляясь на коне в лес, Тимофей за огородами напоролся на засаду бандитов. Пуля попала ему в голову. Коня бандиты увели.

Варвара, Дашина мать, сникла от горя, поседела, постарела. Но не опустила рук. Договорилась с середняком Антоном Карповым, что он будет пахать ей поле на своей лошади. Отдавали за то четвертую часть урожая, но жили с хлебом, не голодали. А когда Егор вошел в жениховские года, Варвара задумала сосватать ему выгодную невесту, чтоб на ее приданое купить коня, окрепнуть хозяйством.

Надежда не сбылась, сын подсек ее под корень. Приглянулась ему бобылка Клавдия. Жила она в убогой избушке, хлеб зарабатывала батрачеством, не то что приданого — лишнего сарафана не имела, курица не кудахтала во дворе с повалившимся тыном. Не поглядел Егор на ее бедность. Знать, околдовала его Клавдия хитрыми раскосыми глазами. С гулянья в обнимку провожал Клавдию в покосившуюся избенку, домой возвращался под утро. А однажды, когда мать взялась попрекать его за беспутство, заявил, что женится на Клавдии.

Мать рассвирепела так, словно ее кипятком ошпарили. Клавдию обзывала последними словами, Егора колотила скалкой по спине и по голове. Он не отстранялся, только лицо загораживал ладонями. Но когда мать, уморившись, отшвырнула скалку и в слезах пала на лавку, Егор упрямо и твердо повторил свое:

— С венцом ли, без венца ли, а жить буду с Клавдией до смерти.

Мать возненавидела Клавдию, как лютого врага. Но Егор от своего не отступился. Венчаться без согласия матери не стал, а ночевал дома редко. Клавдия родила девчонку и Даша тайком от матери бегала нянчиться с золотушной белоголовой Машенькой.

Теперь, когда Даша заневестилась, у матери опять воспрянули мечты о нехитром деревенском богатстве. Тяжелый недуг одолел Варвару, силы ее таяли, как свеча перед иконой, неодолимый кашель сотрясал тощее тело. Казалось, только и держала в жизни сладостная задумка выдать дочь за парня с крепким хозяйством и расчетливым умом. Единственный сын Антона Карпова, коренастый краснощекий Федька во сне и наяву мерещился ей зятем. На последние гроши справила Варвара дочери новое пальто, купила полушалок с кистями и с розами. И все жужжала в уши про Карповых, про их достаток и добрый нрав.

Даша жалела мать, но Федька Карпов был ей немил. Молча слушала она намеки на Федькину симпатию к ней, боялась сокрушить нестойкое здоровье матери прямыми словами. Собираясь на свиданье к Василию, маялась укорами совести. Но не было у Даши над собою власти, какая-то непостижимая сила влекла ее к Василию, будто в нем одном крылась для нее вся радость жизни. И уходила Даша тайком на свиданья к милому, стояла с ним на морозе, прикрытая полами его полушубка, слушала, приткнувшись ухом к жесткому пиджаку, удары его сердца.

— Любушка моя желанная, — шептал Василий.

И поцелуями согревал захолодевшие на ветру Дашины губы.

***

Мать узнала о Дашиных встречах с Василием на масленице.

День выдался солнечный и морозный, золотые искры сверкали на снегу, визг, хохот разносился по всей деревне с крутого откоса над Плавой. На розвальни, с которых ради праздника сняли оглобли, тесно усаживались парни и девки, и сани лихо катились под гору. Сколько раз скатились, столько раз оказался Василий позади Даши, и так крепко обхватывал ее при этом сильными руками, будто хотел удержать на всю жизнь. Когда, свернув с укатанной дорожки, ударились сани о притаившийся в снегу пенек, Василий вместе с Дашей, не расцепив рук, отлетел в сугроб. Даша первая вскочила, стала отряхивать шубейку, поправлять на голове сбившийся полушалок, а он все сидел на снегу, без шапки, с упавшими на лоб русыми волосами, жаркими глазами глядел на нее и смеялся, показывая широкие белые зубы.

Воротившись в сумерки домой, озябшая, голодная и счастливая, Даша звякнула заслонкой печи, и вдруг, будто разбуженный этим звуком, послышался хрипловатый, гневный голос матери.