Через две недели Алка знала каждый закуток операционной кассы на Бабушкинской. Болтушка Светка, старший кассир, вся в охах и ахах первой беременности, рассказала ей жизнь финансового очага за рамками инструкций. Второй кассир Лена уходит домой в пять вместо семи, с тихого попустительства начальства, она далеко живёт. Охранников двое, работают посменно. Первый – болванистого вида Вова, бывший десантник, целыми днями трындит с девками по служебному телефону. Второй – Пётр Николаевич, старый пень, дорабатывает стаж до пенсии, мимо него вагон с металлоломом провези, не шелохнётся. Давно бы уволили, но он дальний родственник самому предправления.
Камера над входной дверью не работает четвёртый месяц, хотя я несколько служебных записок написала, сказала Светка, в нашем банке такой бардак.
– У нас вообще все видеокамеры чудные. Их, наверное, при царе Горохе делали. Вместо фигуры контур, вместо лица – сплошной овал. Фиг поймёшь, кто вошёл, кто вышел.
– А если ограбление? – спросила Алка.
– Да какое здесь ограбление, – засмеялась Светка. – Бабушкинский рынок рядом, целыми днями народа тьма-тьмущая, да и милиции полно. Только идиот может решиться…
Ежедневно в оперкассе было десять-двенадцать миллионов рублей. К шести вечера с рынка сдавали выручку, это ещё миллионов пять, перед новогодними праздниками все семь. Инкассаторская машина из банка должна была приезжать в шесть пятнадцать, но обычно опаздывала – пробки, и деньги забирали около семи. Почти час в сейфе около полумиллиона долларов, и она, Алка, полная их хозяйка, не считая кого-то из дурачков охранников. Господи, полмиллиона долларов, и больше никаких проблем. Оставалось определиться с напарником.
Они вышли с Андреем из театра и решили прогуляться по пустынному в этот час Страстному бульвару.
– Странный спектакль, – сказала Алка. – «Шесть персонажей в поисках автора». Я, честно говоря, не очень поняла, что к чему. То ли люди, то ли куклы. Мне показалось, что они мечтают о кукловоде.
– Пиранделло, автор пьесы, писал в двадцатые годы двадцатого века, – сказал Андрей. – Это было время авангардизма и отрицания, что по сути одно и то же. И то же время показало, что это бег по замкнутому кругу: воинствующие атеисты перед смертью молили бога о пощаде, а закоренелые ботаники превращались в безжалостных палачей.
– То есть без кукловода никак? – сказала Алка. – Жаль, что он совсем не обращает на меня внимания.
– Это вопрос выбора. И, в конечном счёте, если ты не решишь сама, за тебя выберут другие.
– Ты был когда-нибудь на Золотом Кольце, Владимир, Суздаль? – спросила Алка.
– Нет, – сказал Андрей. – Я равнодушен к русской архитектуре. А это ты к чему спросила?
– На ноябрьские в банке небольшие каникулы, – сказала Алка. – Давай съездим, я хочу развеяться.
– Сейчас с деньгами не очень… – смутился Андрей. – Давай после Нового Года, я поднакоплю тогда.
– Я получила в банке премию, – сказала Алка. – Поехали. Приглашаю.
Андрей спал на спине. Вот и всё, думала Алка, почти не было больно и крови тоже почти не было. Всё произошло как-то незаметно, совсем не так, как должно было быть. Алка первый раз в жизни поймала себя на ощущении, что всё происходит не так, как ты себе это представляешь. Впрочем, а как она себе это представляла?
Они приехали в Суздаль под вечер, поужинали в ресторанчике, выпили немного вина. Небольшой зал ресторана был пуст, только у эстрады одинокий пожилой дядька неверным голосом пел в караоке: «Дрова в имилинаторе видны…»
Они поднялись в номер, Алка посмотрела в окно, голые березы в безнадёжности готовились к снегам и холодам. Андрей обнял её, повернул к себе и поцеловал в губы.
Алка аккуратно провела пальчиком по его плечу: только не обмани меня, я тебя очень прошу…
Андрей забормотал что-то во сне и повернулся на бок.
– Мне надо тебе кое-что рассказать, – сказала она за завтраком. И рассказала всё: про отца, про автодорожный институт, и про банк.
Андрей выслушал внимательно, не перебивая.
– И в качестве сухого остатка, – сказал он. – Ты решила стать графом Монте-Кристо. Я правильно уловил режиссёрскую задумку?
– Я просто не вижу другого выхода, – удивляясь собственному хладнокровию, сказала Алка. – Я могу, конечно, годами горбатиться на этот замечательный банк, и даже, наверное, сделаю неплохую карьеру, но в один миг меня выкинут как шавку, как в своё время моего отца. Или банк накроется медным тазом, я, во всяком случае, не удивлюсь. А эти деньги позволят жить, не интересуясь чьим-либо настроением.
– Ты в школе «Преступление и наказание» читала? – спросил Андрей.
– Я фильм смотрела, – сказала Алка. – Фильм мне понравился.
– Неважно, – сказал Андрей. – Подумай, легко ли тебе будет жить с пониманием, что ты совершила преступление.
– Невелико преступление – ограбить банк, – сказала Алка. – У этих не убудет.
– С этим согласен, – сказал Андрей. – Что легко приходит, должно легко и уходить. И как ты себе это представляешь? Я врываюсь в кассу с чулком на голове и базукой на плече, а ты с утомлённым видом залезаешь под тумбочку и медлишь нажать «тревожную кнопку», пока я распихиваю бабки по карманам. Водевиль, одним словом!
