Вдоль по лезвию слов - [21]

Я трогаю рукой блестящий гладкий бок лошади. Илайя фыркает и пытается найти что-нибудь вкусное в моём кармане. Я вывожу его из стойла.

– Беркут!

Он появляется, прыткий, худенький, самый лучший конюх из всех, что у меня когда-либо работали.

– Да, сэр!

Он понимает без слов. Берёт Илайю под уздцы, ведёт к стойке, на которой висят сёдла.

Я выхожу из конюшни. Солнце светит, на небе – редкие белые барашки. Я предвкушаю запах леса, запах поля, запах травы. Не такой, как у меня в усадьбе, – настоящей, дикой травы. Какой она была в моём детстве и отрочестве. В юности, впрочем, тоже.

Вот и Беркут. Я не без труда забираюсь на Илайю, с помощью конюха. Толстею.

Мы выезжаем из усадьбы. Поля, бесконечные поля, леса, реки – до самого горизонта. Кажется, здесь нет городов, в этой благословенной земле, нет автомобилей, тракторов, нет заводов и фабрик, нет чёртова телевидения, нет Элвиса Пресли и ему подобных.

Почему-то вспоминаются губы Мэй Уэст[2]. Когда-то я тоже хотел такой диванчик, но дизайнер мне объяснил, что он бы совсем не вписывался в общую атмосферу усадьбы.

Поля, поля. Господи, как красиво.

Трава.

* * *

Я вижу фигурку. Она довольно далеко, но я скачу быстро. Через несколько минут я понимаю, что это мужчина. Молодой мужчина. Он идёт навстречу мне по дороге. Я замедляюсь. Он не из местных: их я всех знаю. Он одет странно: в стиле сороковых годов. Мальчишка почти, и что-то неуловимо знакомое в его походке.

Он выходит на центр дороги и расставляет руки, пытаясь остановить меня, и кричит:

– Сэр! Сэр! Стойте! Прошу вас!

Я останавливаю лошадь шагов за пять до него.

– Сэр! Скажите, пожалуйста, а деревня Бленкинсшоп близко? Я туда иду?

Не люблю торопыг.

Я машу рукой за свою спину. Бленкинсшоп – это туда, дальше.

– Спасибо!

Он вприпрыжку огибает лошадь и бежит по дороге.

И тут я понимаю.

Неуловимо знакомое.

Чёрт!

Дьявол!

Это Харпер.

Харпер через двадцать лет. Вернулся.

Я разворачиваю лошадь. Во мне – ни капли удивления. Я серьёзен абсолютно. И зол.

Я догоняю его. Он недалеко убежал, и я кричу ему вслед:

– Харпер!

Он останавливается и оглядывается. Он успел сойти с дороги и уже пробирался через рожь, хотел срезать, наверное. Я спрыгиваю с коня и иду к нему. Он идёт навстречу.

– Джерри? – спрашивает он.

Я с размаху бью его по лицу.

Вы думаете, двадцать лет что-то могут стереть? Вы думаете, двадцать лет – это много? Он остался таким же молодым. Он был младше меня на шесть лет. А теперь – на двадцать шесть. Потому что он ни капли не изменился. Он и в самом деле не сбежал. Чёрт побери, он всё-таки сделал эту свою машину.

Он поднимается с земли.

– За что, Джерри? Джерри, всё за тот сад? – Он наивен, глуп с этим вопросом.

Ко мне возвращается хладнокровие.

– Нет, – отвечаю я. – За мать, которая сгорела как свеча через год после твоего исчезновения. – Я надвигаюсь на него. – За отца, который четыре года умирал от рака желудка, и не ты, а я носил ему утку.

Он отступает в рожь.

– За Рэйчел, которую фашисты угнали в лагеря и сгноили там в дерьмо! – Я ору. – За шесть лет войны, которых ты не видел! За то, что ты сбежал! За то, что ты… – Самообладание покидает меня.

Я бью его, и снова, и снова бью, и кричу:

– Ты знаешь, что такое бомбардировки? Ты знаешь, что такое – когда тебе отказывает единственная женщина, которую ты способен любить? Ты знаешь, что такое – когда вокруг трупы, а ты должен таскать их к грузовикам? Ты знаешь, что такое – когда тебе далеко за сорок и ты добился всего, но впереди уже нет ничего! Всё! Ты, дерьмо, ты бросил всех и сбежал в лучший мир, ты решил спрыгнуть с поезда, да? Сука! Маленький ублюдок! Сволочь!

В моей руке камень. Я бью Харпера, разминаю его лицо в кровавую кашу, он не двигается, он мёртв.

Я встаю. Камень выпадает из моей руки. Я бреду к дороге. Сажусь на Илайю, который покорно ждал всё это время.

Мои руки в крови.

И вдруг я понимаю.

Двадцать минут назад Харпер появился из мира, который закончился двадцать лет назад. Он хотел вернуться. Он обещал вернуться в той записке. Может, он не исполнил бы своего обещания. Может, он соврал.

Я не дал ему ни единого шанса сдержать слово.

Я убил не Харпера.

Я убил мать. И, может быть, отца. И, может, даже Рэйчел. Всех их – камнем, насмерть. Размесил по спелой ржи.

Прошлого не вернуть.

Я останавливаю коня. Спрыгиваю.

Трава. Спелая, свежая трава. Капельки: кап-кап, кап-кап. Как прекрасен этот бесконечный зелёный покров. Я вжимаю щёку в траву.

Я жду радостного вопля, который вот-вот прервёт моё единение с природой.

– Джерри!

Я жду этого крика. Я хочу услышать его снова.

Господи, как хочу!

Хочу…

Примечание автора

Удивительно, но «Здравствуй, Каин» – мой второй рассказ. Первый, «Вернуться героем», тоже есть в этом сборнике.

В «Каине…» я впервые попытался писать в настоящем времени, потому что в тот момент зачитывался Чаком Палаником, – и мне понравилось. Если честно, этот рассказ вообще не требовал фантастической составляющей, поскольку в своём психологическом аспекте был самодостаточен, но так как основной целью написания был конкурс РБЖ «Азимут», пришлось «ввинтить» в рассказ машину времени. На конкурсе, кстати, рассказ занял третье место. Неплохо для второй попытки.