Вдоль по лезвию слов - [19]

Он исчезает в недрах сарая.

Я выхожу на улицу.

Сколько в мире безумцев, и одним из них обязательно должен был оказаться мой брат.

– Харп! – Это мать, она зовёт его. Он, конечно, не слышит.

– Он занят, – говорю я, – мышей убивает.

Она качает головой, сходит с крыльца и идёт к сараю. Я направляюсь в дом.

Господи, как хорошо в тишине. Моя комната благоухает цветами, потому что её окно выходит прямо в сад. Окно всегда распахнуто. Я протягиваю руки через подоконник и дотрагиваюсь до яркого бутона розы, огромной, на толстом шиповатом стебле. Я царапаю руку о шип, но это неважно, потому что это малая жертва за такой потрясающий запах.

Здесь всё сделано моими руками. Вся эта красота, эти цвета и запахи, эта безупречная палитра, всё это – моих рук дело. Моих. И никто мне не помогал.

Снаружи снова рёв Харпера.

– Всем сюда! Сейчас оно произойдёт!

Я не хочу никуда идти. В комнату заглядывает Рэйчел.

– Пошли, удели ему пару минут, он на весь день отстанет.

Я отталкиваюсь от подоконника и иду за сестричкой. Она меня понимает. Она любит мой сад. Она, верно, единственный человек во всём этом грёбаном доме, который понимает меня хоть чуть-чуть. Впрочем, я всё равно не допускаю её к работе в саду. Это моя вотчина.

В сарае уже все. Мать, Рэйчел, дядюшка Гаспар, соседские пострелята Билли и Вилли. И отец. Он так редко выходит из кабинета, что я начинаю забывать, как он выглядит. Он ест в кабинете и, по-моему, спит в кабинете. Зато его аналитические статьи печатает The Times. И другие газеты. Раз в неделю он едет в город за книгами. Возвращается и начинает писать. И снова шесть дней его никто не видит.

Если пришёл даже отец, значит, Харпер достал всех основательно.

У Харпера торжественное лицо. Он даже обтёр его какой-то тряпкой, потому что следов сажи не видно. Он провозглашает:

– Сейчас вы станете свидетелями второго в истории человечества и первого удачного путешествия во времени! Это мышь!

Он достаёт белый комочек из клетки.

– Белая мышь! – будто это имеет хоть какое-то значение. – Я помещаю её в приёмник и отправляю в будущее на тридцать секунд! Через тридцать секунд она появится на платформе прибытия.

Он заталкивает перепуганную мышь в какое-то отверстие на поверхности машины.

– Поехали!

Он дёргает рычаг.

Машина трясётся и пыхтит. Между рогами на её верхней части перебегают разряды. Харпер считает.

– Девятнадцать… восемнадцать… семнадцать… шестнадцать…

Что-то громко щёлкает. Харпер прерывает счёт и испуганно оборачивается. Раздаётся треск стекла. Харпер бежит куда-то за машину. Я переглядываюсь с Рэйчел.

Харпер появляется снова.

– Всем из сарая! – ревёт он.

Начинается паника. Билли и Вилли выскакивают первыми, за ними дядюшка. Он всегда был отъявленным трусом. Я выхожу последним, медленно, напоследок оборачиваюсь, и тут раздаётся страшный грохот. Я вижу, как задняя стенка сарая падает, крыша обрушивается на машину, а из неё пышет огонь во все стороны, и в этом хаосе скрывается фигура Харпера. Я смотрю на сарай. Он наполовину обрушился, всполохи пламени лижут его стены. Мать кричит.

– Харпер! Харпер!

Отец удерживает её от того, чтобы броситься в пламя. Из сплошной завесы копоти и дыма выскакивает Харпер. Он грязен до умопомрачения, на скуле кровь, но он невредим. Он отлично подошёл бы на роль Скорби в древнегреческой трагедии. Его лицо выражает смесь ужаса, разочарования и печали. Я втайне радуюсь. Теперь всё будет гораздо спокойнее. Теперь он будет строить себе новый сарай – и я не позволю ему строить его в том же месте. Пусть делает это где-нибудь подальше от моего сада.

Сада.

Я вспоминаю падение задней стенки и всполохи огня.

Бросаюсь к саду, огибая горящий сарай справа. Так и есть. Стена похоронила под собой всю левую сторону первой дорожки. Но это не самое страшное. Огромный металлический обломок, железный лист, валяется точно посередине сада, на главной клумбе. Гиацинтам конец. Новому сорту, который я выводил так старательно и готовил к выставке в городе – теперь всё сначала. Я хватаюсь руками за лист и тяну его на себя. Он весит, наверное, тонну. И он безумно горячий. Он обжигает руки, и я сдираю кожу, а лист не сдвигается ни на сантиметр.

Я сажусь рядом, прямо на чёрную землю, и опускаю голову на руки.

Сволочь. Мелкая сволочь!

Я бегу к нему, его успокаивают, мать говорит что-то насчёт «в следующий раз получится», Рэйчел промывает ему порез на скуле.

Я расталкиваю их всех и с размаху бью по этой наглой харе, он падает, я бью его ногой под рёбра и ору, ору что-то нечленораздельное. Отец оттаскивает меня, кричит мне прямо в ухо, но я вижу перед собой только изувеченный сад и скрючившегося на земле Харпера.

* * *

Я просыпаюсь с мыслью о том, сколько работы предстоит. О расширении сада пока придётся забыть. Нужно исправлять устроенное этим подонком. Рыхлить, засеивать, удобрять, восстанавливать землю. Ехать в город за семенами. Чёрт с ним, одновременно и про запас куплю, для будущего расширения.

Я лежу в постели. В окно бьёт яркое утреннее солнце. Я поднимаюсь, облокачиваюсь о подоконник. Розы благоухают. Сад точно разделён на две половины. Двуликий Янус растительного мира. Ближняя ко мне – такая же аккуратная и прекрасная, какой была всегда. Дальняя покрыта обломками стены, кусками машины, копотью и пеплом. Сарай выгорел дотла. Потушить, конечно, не успели. Слава богу, не дали огню распространяться дальше.