Вдоль горячего асфальта - [43]
На Юго-Западе Машенька оставила незаконченные переводы, недошитые платья, ненадеванные туфельки, гуцульские резные тарелки, которые собиралась развесить по стенам и не развесила, так и не переделанные в абажуры литовские кожаные шапочки.
У Павлика на Юго-Западе остались его начатые и незавершенные труды, его шкафы, полки и полочки, и на них две, нет, три с половиной тысячи томов, осталась тетя Аня, не такая прямая, как прежде, но при первой возможности готовая руководить.
Два дня стояли на Илецкой Защите а еще через шесть добрались до соленых озер на краю пустыни.
Рискуя отстать, Павлик побежал на станцию.
Красноармейцы в дубленых полушубках водили по перрону застоявшихся лошадей.
Полковник, как и все бойцы, в дубленом полушубочке наблюдал за лошадиной проминкой.
Павлик с чайником налетел на него:
— Костя!
— «Шхуна Павел»! А где твой капитан — Машенька где?
— Вон, в эшелоне… Мы на восток…
— А мы на запад… Тетя Аня с вами?
— Нет, она там… — Павлик показал туда, где за пеленой расстояний было Заднепровье, и оглянулся на свой эшелон.
— Да погоди же! Еще с Крыма я должен Машеньке шоколад.
Костя отстегнул крыло полевой сумки, но в ней даже куска рафинада не оказалось.
— Подожди… — Костя подумал о банке сгущенного молока у него в теплушке… — Подожди…
Да куда там, подбежал лейтенант, козырнул: «Константин Константинович!» И другой козырнул: «Товарищ полковник!» А тут Павликов эшелон засвистел, и Павлик с пустым чайником побежал к убиравшему свои лесенки эшелону.
— За нами не пропадет… — кричал Костя вдогонку. — Кланяйся Машеньке… за нами не пропадет…
Пошли барханы. Верховой казах догонял неоседланного коня. Верблюды несли на горбах доски, а один, самовлюбленный нарцисс песков, как герб великих пространств, красовался на песчаном холме.
Ночью проезжали Аральское море. Бегали с котелками и чайниками на вокзал.
Павлик выпил три кружки кипятку — какое блаженство, а говорили, здесь нет воды.
Они поселились у Буви-хон, вернее, у ее внука.
Буви-хон недавно приехала из кишлака.
Без паранджи она шла по мосточкам через пересечения арыков и громко порицала несправедливые колеса судьбы:
«Счастлив тот, кто откажется от мира раньше, чем мир откажется от него, а ты, душенька-внучек, в свои тридцать лет, как топор без топорища, болтаешься зря. Тебе, душенька-внучек, тридцать лет и три месяца, а ты — как ведро без ручки, тебе тридцать лет, три месяца и три дня, а ты, душенька, как вторая жена, занимаешься кизяком».
Внук работал в национальном театре, где ставили «Отелло».
Буви-хон слушала певцов, видела канатоходцев и фокусников, но в театре присутствовала впервые.
О бабка, пошла во внука!
Возвратясь со спектакля, она разыграла шекспировскую трагедию одна, во всех лицах.
Буви-хон глядела в глаза и ранила из-за угла, почтительно подстрекала и останавливала, насмехаясь, как Яго.
Как благородный генерал Отелло, она хранила терпение, но прислушивалась, будто и над ее памятью вился ворон сомнения. Она верила и не доверяла и, сверяя слова и поступки, предавалась пытке ужасных открытий.
Она молилась, как Дездемона: «Дай, всемилостивейший аллах, чтобы вместе с днями нашей жизни возросла любовь и возрос наш покой». Как Дездемона, заботилась об Отелло: «Ты болен?» Как Дездемона, боялась бы и не узнавала, когда б его черты изменились так, как изменился характер.
Сцену, где Отелло глядит не наглядится на спящую Дездемону, Буви-хон провела над окованным металлическими чешуйками сундуком, пестрым, как дворец самаркандского хлопкоторговца.
«Душенька-внучек заслуживает призванья. Хотя он гоняет голубей и стравливает петухов, но по могуществу дара — великий уста-мастер», — так сказала Буви-хон, а когда Павлик и Машенька в чем были и с двумя рюкзаками, со скаткой одеял и пятилитровым чайником появились у них на квартире, Буви-хон распахнула сундук и опять заговорила мудростью своего народа: «Двум государям тесно в двух империях, десять бедняков располагаются на одном коврике». Буви-хон вынула из сундука грандиозную — царь царей — подушку и обратилась к внуку, уступавшему Павлику и Машеньке свой кабинет (на стене остался портрет знаменитого трагика Айры Ольдриджа в роли Отелло): «Отдай мою подушку тем, кто отобрал у тебя твою келью…»
Кончался сорок первый.
В арктических районах Баренцева моря, среди ледовой мелочи и торосов, в условиях темноты вели транспорты англичане, ставили минные заграждения немцы, советские эсминцы на белесых ребрах волн вступали в ночной бой с кораблями противника.
С деревянных северных аэродромов в сумерки белеющих озер уходили самолеты. Внезапно появляясь из-за чернеющих сопок, они налетали на объекты Кольского полуострова и Карелии. Небо, исхлестанное боевыми машинами, ревело и рвалось. К полдневным зорям и темнеющим облакам прибавлялись разноцветные трассы и дымные хвосты…
Ленинград в кольце блокады и вывозившие ленинградцев грузовики подвергались артиллерийскому обстрелу и бомбежке с воздуха. От тяжелых ударов над простором проспектов, над колодцами дворов качались дома. В одном из них, на последнем этаже востоковеды отмечали юбилей Алишера Навои, и никто не покинул собрания, пока оно не кончилось.
В повестях калининского прозаика Юрия Козлова с художественной достоверностью прослеживается судьба героев с их детства до времени суровых испытаний в годы Великой Отечественной войны, когда они, еще не переступив порога юности, добиваются призыва в армию и достойно заменяют погибших на полях сражений отцов и старших братьев. Завершает книгу повесть «Из эвенкийской тетради», герои которой — все те же недавние молодые защитники Родины — приезжают с геологической экспедицией осваивать природные богатства сибирской тайги.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В предлагаемую читателю книгу популярной эстонской писательницы Эмэ Бээкман включены три романа: «Глухие бубенцы», события которого происходят накануне освобождения Эстонии от гитлеровской оккупации, а также две антиутопии — роман «Шарманка» о нравственной требовательности в эпоху НТР и роман «Гонка», повествующий о возможных трагических последствиях бесконтрольного научно-технического прогресса в условиях буржуазной цивилизации.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.