Попадались почти парковые дорожки, а укрепленные планочками и колышками земляные приступочки облегчали подъем, но приятная аллея приводила к колючей изгороди держидерева, а удобная лесенка — на обрыв, и приходилось карабкаться чуть ли не по вертикальной крутизне в редких соснах, где никто не ходил.
Природа и здесь требовала жертв. Неосторожный юноша однажды попытался нарисовать на скале пронзенное стрелой сердце — и разбился, а неопытных альпинистов впоследствии снимали со здешних карнизов вертолеты, но через гору вело серпантинное шоссе, а по обоим склонам можно было подняться, следуя крутой, но испытанною тропою, и тысячи людей, поднявшись, проводили на плоскогорье ночь, чтобы рано утром приветствовать восходящее солнце.
15
Приобщившийся в академии к пока необходимой науке ведения войн, комбриг Константинов после непродолжительного, но опасного пребывания на Востоке отдыхал по ту сторону горы, под развалинами построенной римским легионом бани.
Он встал рано и, подумав, «хорошо в отпуске», выехал в горы, и сейчас с приобретенным чуть ли не в Шанхае ружьем бродил по Столовой горе, на которой была степь.
В степи лежали облака, и в сыром сумраке мерцал огонек духана, а подальше, за геодезическим знаком, возникали из сумрака охотники с собаками и вырывались перелетные птички, каких человеку среднего аппетита нужно на обед не меньше двух.
Товарища Константинова привез сюда на «форде» директор дома отдыха — также охотник, и оба бродили и постреливали, как и остальные, в тумане или в облаках.
Павлик и Машенька проснулись тоже очень рано и, радуясь необычному раннему вставанию и предстоящему восхождению, наскоро умылись под рукомойником во дворе турбазы и, захватив рюкзак со свитерами и печеньем, вдвоем выступили в поход.
Все радовало их: и непогашенные фонари бледных улиц, и кусты ежевики в граненых ягодах на ближних холмах, Павлика же, выросшего среди пятницких льнов и овсов, особенно интересовали плантации дюбека.
— Машенька, папиросы растут!
— Это же табак!
— Я и говорю — папиросы!
Облачка на плоскогорье зарозовели, потом побелели, и четкость всей линии горного хребта и отдельной сосновой ветки над пропастью достигла предела, и предельно четки стали вырезанные водой и ветром черты горы — трагические маски и лики сфинксов, но старая гора не имела загадок и трагедий. Роняя песчинки и камешки, она беспрерывно осыпалась, с нею осыпались тропинки, и, если не считать преграждавшего дорогу колючего цветка, в этом и заключалась вся военная хитрость природы.
Облака отступали, и только два-три, зацепясь, покачивались над откосом, как страусовые опахала.
— Какие веера, Машенька!
— Будет дождь!
— А мы пробежим между двух капелек!
Павлик и Машенька забирались выше и выше, любовались с высоты шелковым сиянием хвои внизу, расставались с тропкой и находили другую, двигались над развевавшимися гривами сосен и углублялись в кустарник: Павлик с рюкзаком — впереди, Машенька — позади, пока перед Павликом не возникла отвесная осыпь и он не остановился.
— Ну, что же ты! — рассердилась Машенька.
Она взяла у Павлика рюкзак и, держась за привязанный к дереву трос, полезла наверх.
Через минуту Машенька стояла на верхней тропе и сочувственно следила за Павликом, который, вися на тросе, старался поймать земной шар ногами.
Машенька нагнулась и подала Павлику руку.
— Обратно пойдем по шоссе, — сказал Павлик.
— Там будет видно!
Тропа дальше была вполне доступна, но Павлик отстал, и Машенька с рюкзаком вступила на плоскогорье первая.
Охотники толпились у духана. Один в майке, подпоясанной патронташем, пил на брудершафт со своей вислоухой Флейтой. Хозяйка поручила Флейте надзор за слабовольным хозяином, и собачка глядела на него с дружелюбной укоризной.
Обвешанный перепелками комбриг в сверхсрочных сапожках стоял у «форда» и с любопытством разглядывал приближавшуюся пару. — туристку с рюкзаком и туриста налегке.
— Если не ошибаюсь — «Шхуна Павел»?
— Костя!
— А это твой капитан? — обратился комбриг к Машеньке. — Очень рад, очень рад…
Директор — тоже с гирляндой степных курочек на поясе — торопил.
Он довез Машеньку и Павлика до тех мест, где щебенка сворачивала в Костин дом отдыха, а от щебенки отделялась Машенькина и Павликова тропочка в их курортный и туристский городок.
Они условились с Костей встретиться завтра в городке за чашкой шоколада и пахлавой, да куда там — в доме, где отдыхали офицеры Красной Армии, Костю ждала срочная телеграмма, отпуск «побывшился», и в тот же день директорский «фордик» мчал комбрига на вокзал — на юг, а скорый поезд — на север, а через два дня — самолет на западную границу, где еще не назрели, но могли назреть тревожные события.
16
Дух войны избирал ареной своей деятельности территории буферных государств. Он направлял револьверы политических убийц в дипкурьеров, провоцировал пограничные инциденты, подтягивал армии к границам.
Павлик прочел в рабкоровском клубе лекцию об империализме и последствиях войн.
Лекцию, переделанную Павликом в статью, напечатали, Семен Семенович статью прочитал и откликнулся с Днепростроя.
«Здравствуй, Лебедь Лебедович!
Фантазируешь — фантазируй. Мы тоже фантасты. Приглашаем — взгляни.
