Вдоль горячего асфальта - [35]

Однако Орша-Центральная и Невель-II остались позади, а вагон не отцепляли, и в нем, жестком плацкартном, Машенька с Павликом прибыли в Ленинград и взяли билеты на Полярную стрелу. Они проезжали станции Волховстрой и Мурманские ворота. Рядом была Повенчанская лестница Беломорско-Балтийского канала, однако ода поминутно сменялась элегией.

Среди трясин и морен обозначались следы упорной битвы за богатства северного полуострова, и жертвы тюленьим богам — вдоль наспех построенной в первую мировую войну железной дороги лежали обломки товарных вагонов, как лежат вдоль караванных путей обглоданные богами пустыни верблюжьи ребра.

Человек атаковал. Заполярье оборонялось как могло и отступало после яростного боя.

Сломанным дротиком воткнулся на замолчавшем поле брани мертвый ствол, и стрелой с оторванным оперением — полуживое деревце.

Воины тундры, превратив копья в коновязи, пали и кони их тоже пали, а сучья-кости и валуны-черепа лежат до сих пор.

Заполярная река пряталась от людей, но географы обнаружили ее, выбегающую из заполярного озера.

Она погнала оленьи упряжки воли к другому озеру и от него — к третьему; беглянку увидели топографы и занесли на карту путь ее бегства.

Река бросилась к Белому морю, но электрики перехватили реку недалеко от устья и заставили трудиться. Она катила вагонетки по террасам разработок, молола минерал, освещала полярную ночь, крутила ленту в кинотеатре высоких параллелей.

Сейчас один из первенцев — электровоз вел полярный экспресс в молодой рабочий город.

Барак под рудничной горой мог бы рассказать о новогодней встрече ранних лет.

Из расщелин и котловин рвались ветер и снег, но окна раздвигали вьюжную полярную ночь, будто за морозными стеклами пылали умноженные зеркалами елочные свечи и скользили серебряные тени новогоднего бала.

Приближалась полночь, а главный гость отсутствовал.

Заполярье не пропустило с разъезда грузовик, но первый секретарь края пересел в розвальни и наконец, наконец-то приехал.

Давно ли дышал он астраханским зноем, а уже выходили сроки его деятельной жизни. Хорошо, что человек не знает своей судьбы.

В снегу, как веселый ряженый, он выбрался из розвальней к приветствовавшим его строителям и ученым.

— С Новым годом, товарищи!

Первого секретаря ждали проекты и чертежи, и над проектами и чертежами прошла новогодняя встреча, и как всякая новогодняя встреча, и эта затянулась до утра, хотя так и не рассвело, но теодолиты ушли в снега.

«Что такое теодолит? — писал Павлик. — Переносной угломерный инструмент, применяемый в геодезии. Правильно, однако, уточню — не только переносной, но и переносящий в сказку, необходимый не только геодезисту, но и ободряющий сказочника».

Павлик заглянул в терем заполярной парикмахерской.

«К Марье Моревне спускалась сложная система проводов, и мастерица-река укладывала ей волосы электрическим гребнем.

Марья Моревна, разделявшая все здешние труды и опасности, имела право быть еще прекрасней, чем была, и заслуживала похвалы не только как красавица душа, но и как героическое сердце.

С октября по май Кощей Заполярья срывался с двенадцати цепей, вихрем вылетал из своего заключения, гнал подвижные массы снегов, обрушивал на рудник, опрокидывал рудничные постройки, накрывал людей снежным пластом такой плотности, что по нему могла пройти грузовая машина. Снег приходилось осторожно откалывать ломом, чтобы не повредить тела. Вместе со спасаемыми гибли спасательные отряды.

Июнь преображал тундру: заливал светом глыбы берегов, острова рыб и чаек в океане, золотил букеты папоротников, превращал ель из рыбьего костяка в лучезарный кипарис, а серую морскую губу — в лазурный залив. Но вовсе не королевне Марье Моревне следовало пристально наблюдать за погодой. Каждое мгновенье Кощей мог порвать цепи, вырваться на волю, пригнать туманы, нанести тучи.

В них исчезали речные долины, впадины озер, горные цепи и отдельные вершины, и тогда, заблудившись в мириадах висящих капель, готовились к гибели топограф и геолог».

Павлик написал сказку об оленях заполярной реки и о первом секретаре.

«Сказка — правда, и это главное.

Жил да был Сашка — серая сермяжка, на шее — тряпка, на голове — шапка, а родилась сказка.

Сказка — друг, она вокруг: низко — в лугах, высоко — в горах, глубоко — в океане, далеко на острове Буяне, но для милого друга семь тысяч верст не околица».

19

Собирая сказки XX века, Павлик и Машенька ходили пешком через перевалы высокогорных хребтов, где пурга соединялась с грозой и следовало прятать ледоруб, чтобы в него не ударила молния. Ослик с кладью пробовал умным копытцем неверный покров ледника. Вода капала с ледника и сбегала струйками — там, выше облаков, рождалась река.

Проводник старался перевести через нее пораньше, пока не началось таяние снегов и ниточка ручейка не превратилась в громокипящий водопад.

За перевалом проводники менялись — житель северного склона еще не смел появиться среди обитателей южного склона и член одной общины — в общине соседней, а если бы появился днем, его убили бы, и если пробрался ночью, соседняя община поднялась бы по тревоге, обнаружила и убила.

Здесь жили никому не доверявшие беглецы, может, потомки черных и рыжих крестоносцев, покинувших битву за гроб господен. Откуда-нибудь из Сирии или Палестины занесли они в здешние щели свои мечи, а тут добавили к ним огнестрельное оружие, и не было среди них никого, кого бы не тронул кинжал и не задела пуля.