Укажите необходимое количество носильного, постельного и столового белья, а также байковых и пикейных одеял.
Подчеркните нужное, указав число уполовников (чумичек), разливательных ложек, подносов, мисок, стаканов и подстаканников к ним, поильников и подкладных суден.
Определите расход мыла, спирта, сулемы и т. п. посуточно, понедельно и поквартально.
Требуются ли больнице титаны-кипятильники, автоклавы, зубоврачебные кресла, душевые установки, горное солнце и другая аппаратура, операционное и рентгеновское оборудование».
И так шестьдесят вопросов…
Губздрав обогревался кипятком из чайников тончайшей жести, но Михаил Васильевич на все ответил и все проставил, перечислил и подчеркнул, а в последнем параграфе, где спрашивалось: «Что необходимо лично вам?» — написал: «Собрание сочинений Спенсера».
Не предвидя космодромов и электронного мозга, но в отличном настроении он грелся у губздравовского чайника, и великолепное состояние его духа нарушала только мысль о поручении Иродиады Митрофановны.
Он открылся губернскому коллеге — человеку практичному, хотя и насмешнику.
Розовый и лысый коллега хлопнул Михаила Васильевича по коленке (рефлекс сохранился, и нога подскочила):
— Спички везите, миленький, спичечки…
И привез Михаил Васильевич на все свои достатки спичек, а в Пятницком спичек-серенок пруд пруди.
Занесла бы Иродиада Митрофановна меч над Михаилом Васильевичем, как заносила над приютскими сквернавцами, но подставил врач повинную голову:
— Уж вы простите, Иродиада Митрофановна, чего не умею — того не умею… виноват.
И выпал меч из рук Иродиады Митрофановны:
— Светитесь вы у меня насквозь, как святой.
А он шутит:
— Кишочки видно.
10
Чудесное утро!
В Кремле — золотистая от лучей стенная карта Родины.
В солнечную дымку уходят синеватые извилины рек и голубоватые пятна морей, и между Каспием и Азовским морем легкая тень того, кто смотрит на карту.
Какая весна!
Лети, лети, скворушка, переставим горы, и хлынет тепло.
Как идет Машеньке большая шляпа, как удивительна для Павлика эта весна!
Он кончает исторический факультет и предполагает — как раньше говорили — остаться при университете, но увлечен своим необязательным сочинительством.
Сады разгорожены, и цветущие яблони вышли на улицы.
Как прозрачны дни, как чисты вечера, как внимательно смотрят звезды во двор типографии, где лежат рулоны бумаги и за окнами шелестят машины!
Не Павликова ли статья пошла в печать?
В редакции рабочие-корреспонденты из гавани, из железнодорожной колонии, из трампарка, с завода «Механический», с Чугунолитейного, с Машиностроительного, с бывшего Сухарного, с будущего Краснознаменного.
Металлист Гедзь приносит заметки вроде «Охрана труда, где ты?», но его старое сердце открыто романтике.
Еще вереницы холодных локомотивов в пустынном яру, еще обгоревший цех без кровли и на заводскую котельную наступает чертополох, но разрешите Овидию в рабочем фартуке мыслить о Золотом веке.
Совсем не Овидий этот представитель Трикотажки, не скажите, — в будущем он лауреат Государственной премии.
А вот студент-политехник — лет через сорок назовут его классиком родной литературы, пока же недавний сельский хлопчик грызет интеграл, шагает в Сахарный, теперь Индустриальный, институт — красноармейские ботинки зашнурованы проводом полевого телефона.
Вся его биография — вторжение в радость, хождение же по мукам осталось позади вместе с дядей Андреем.
Ровесник молодых, Павлик тоже здесь.
— Дорогой товарищ Гедзь, сказуемое должно быть согласовано с подлежащим в роде и числе. А где здесь сказуемое:
И от надежды благородной
Цветка на камне ореол?
— Павло, ты Павло, раз ты так здорово согласуешь всякие там слова, напиши нам об этой надежде благородной и о цветке на камне…
Павлик ведет в рабкоровском клубе занятия по грамматике, читает рефераты о рабах Рима и об Анри Барбюсе, вместе со своими слушателями посещает публичные лекции по электросварке и теории относительности, и вот — газеты от 24 июля, от 1 сентября, праздничная от 7 ноября и траурная январская со статьями Павлика, но нескоро, очень нескоро — лишь на старости лет — догадается Павлик, что его крестный отец на поприще лирического публициста не кто иной, как добрейший Гедзь.
Он опять принес заметку «Охрана труда, ты спишь»… С п и ш ь — сказуемое, т ы — подлежащее, а что же тогда о х р а н а т р у д а?
11
Автор мог бы развивать значительные темы, например: «Шатура и Волховстрой», «Костя Сквернавец и академия генерального штаба» или же такую — «Социальные корни мечты», однако начнет о регистрации разлук.
Когда дядя-профессор покинул этот мир, тетя Аня поставила на могиле тяжелый крест с терновым венком, хотя умер доктор юридических наук, как и жил, легко: прочел — «иной не откажется урвать часть делового дня, чтобы прилечь под сенью плодовых деревьев», и Гораций выпал у него из рук.
Пятницкого врача — Михаила Васильевича замучила болезнь почек. Иродиада Митрофановна ухаживала как могла: «Я принесла горячей воды, побрейтесь, Михаил Васильевич, вам будет легче».
Павлик провел с отцом последние дни. Уезжая, он впервые поцеловал Иродиаде Митрофановне руку.
Бабушки же умирают, но не сдаются. Увлекаемая новой экономической политикой, Агафья Емельяновна пыталась в губернском масштабе жарить биточки и в республиканском — мариновать огурцы. Да руки как крюки и глаза отнюдь не бирюза, и бабушка предпочла перейти в тот мир, где не так уж нужны ее котлеты и корнишоны.
